Чёрный архипелаг
Шрифт:
Я прочно обосновался в доме Мацея. Мне нравилось в любое время дня смотреть с террасы на залив и любоваться раковинами из коллекции Пат. Тут было чем восхищаться. Поражало удивительное сочетание красок и узоров, которыми наделила природа эти дары моря. Пат знала почти вое о каждом экземпляре своего собрания. Рассказы ее были захватывающими.
Дом Бохеньских ничем не напоминал типичные постройки белых в тропиках. Скорее он был похож на солидный шляхетский двор старой Польши с собственной канцелярией главы дома. Была она и у Мацея. Большая кухня сообщалась с просторной столовой, имелась общая комната и, разумеется, гостиная. Хозяин, видимо, вложил большой труд и пролил много пота, возводя кирпичные стены. Ведь это своего рода новаторство —
У Бохеньских всегда собиралось много гостей — личности яркие, иногда, правда, немного чудаковатые. Приходили врачи, этнографы, чиновники. На мой взгляд, самым интересным гостем был Леон Ласка — второй после Мацея на Новых Гебридах поляк — человек тихий, скромный и молчаливый. Он жил в Виле один, время от времени писал длинные письма родным в Вейхеров. Иногда мы подолгу с ним беседовали, правда, своими воспоминаниями он делился весьма неохотно. Я узнал, что сначала он работал на почте в Гдыне, затем война, потом плен. В 1948 году он оказался в Англии и оттуда, через Австралию, перебрался на Новые Гебриды. Я смотрел на свежее загорелое лицо Лео (как его все здесь называли) и невольно задумался над судьбами поляков, которых вихрь последней войны разметал по всему свету. Гдыня и Новые Гебриды, почтовый штемпель и теодолит землемера. Бульвар Костюшки и остров Томан, знакомые со Свентоянской улицы и намба с пурпурно-фиолетовыми перьями на гениталиях — все это трудно соединить вместе и тем не менее вмещалось в биографию Леона.
— Спасибо, что вы упомянули об этих столбиках, которые я ставлю здесь уже тридцать лет. Приятно, что кто-то отметил мою работу, — сказал как-то Леон в конце нашего разговора. При этом он застенчиво улыбнулся и быстро исчез в потоках затихающего дождя.
Однажды днем мы отправились с Леоном на прогулку по городу. Здесь его знали все.
— Привет, Лео. Добрый день, мистер Лео, — слышалось на каждом шагу.
Пока мы бродили по улицам города, Ласка не раз показывал мне на вывески несуществующих фирм. Он неплохо разбирался в финансовых вопросах. Они его интересовали скорее всего потому, что он стремился как можно выгоднее поместить свои сбережения, заработанные тяжким трудом.
— Несколько лет назад обнаружилось, что Новые Гебриды — это «налоговый рай», нечто вроде Багамских или Бермудских островов. Согласно здешнему законодательству, подоходные налоги не взимаются. Начиная с 1969 года в нашем «налоговом раю» появилось более трехсот солидных фирм, банков и целые легионы юрисконсультов и финансистов.
— А как на это смотрят власти?
— Они не препятствуют этому. Однако по закону, начиная дело, вы обязаны внести регистрационные взносы и платить какую-то сумму ежегодно.
— Но здесь же существуют три администрации! Какую из них предпочитают вновь прибывшие?
— Британскую. Формальности при регистрации фирмы у французов неизмеримо сложнее.
— Леон, скажите, пожалуйста, сколько европейцев на этих островах?
— Все не так просто. В Санто и Виле проживает четверть всего населения архипелага. Так же как и везде, люди тянутся в город, обрушивая массу неприятностей и на себя, и на город… Но я отклонился от вопроса, вы спрашивали меня о европейцах. Так вот, французское гражданство имеет около трех с половиной тысяч человек; людей, имеющих удовольствие обладать английским паспортом, менее полутора тысяч. Однако это не обязательно белые. Среди французских подданных есть таитяне и выходцы из Индокитая — тонкинцы. В число британских граждан на Новых Гебридах входят китайцы, фиджийцы, тонганцы и другие островитяне — с Соломоновых островов и Микронезии. Данные об этом публикуются не слишком часто. Помню, в 1972 году сообщали, что европейцев (так называют белых, в том числе из Австралии, Новой Зеландии и США) здесь проживает в общей сложности немногим более двух процентов от всего населения. Мне кажется, положение за последнее время в основном не изменилось. Поэтому легче подсчитать, что при численности
Мы шагали по Рю Хиггинсон — главной улице города, втиснутой между берегом и близко отстоящими от моря холмами. Боковые улицы, отходящие от приморского бульвара, сразу резко поднимаются вверх. Благодаря такому расположению главной артерии города движение на ней было необыкновенно сильное, да и стоянок, видно, не хватало. Это стало заметнее у здания почты, магазинов Бёрнс Филпа, Мессажери Маритима и других центральных торговых пунктов и Учреждений города. Среди потока машин двигались густыми толпами пешеходы.
Ничего удивительного, ведь многие спешили на местный рынок, расположенный напротив современного здания почты, сравнительно недавно преподнесенного столице совместной администрацией. Чего только там не было! Яркий красочный базар поражал гаммой красок. Торговки в ярких, характерных для тропиков туалетах, начиная от скромных «миссионерских» свободно ниспадавших одеяний до многоцветных сари, которые демонстрировали индианки с Фиджи, предлагали покупателям свои сокровища, главным образом продукты питания: рыбу, бронзовых крабов, искусно сплетенные в связки зеленые бананы, желтые дыни, коричневые клубни таро и ямс. Невозможно было оторвать глаз от этой радуги красок на фоне сапфировых вод Залива и ослепительно голубого неба с нежно подкрашенными облаками.
В торговых рядах возвышались поражающие своими формами и цветом раковины, а также изделия народного творчества. Однако вид у них был довольно жалкий. Вспоминая настоящие маски, невинбуры или флейты, которые я видел на островах, я решил, что предметы, предлагаемые покупателям здесь — халтура, ни в какой степени не отражающая талант местного населения. Уродцев этих вызвали к жизни, конечно, туристы, породив меркантильное творчество ради приезжих, жаждущих приобрести «что-нибудь новогебридское». Им и продают это «что-нибудь», сделанное людьми, не обладающими ни мастерством, ни талантом.
Леон проводил меня до Центра культуры, который я решил обязательно посетить, находясь еще в Амбриме. И правда, здесь было на что посмотреть. Закрученный дважды поразительный кабаний клык покоился на атласе, а надпись гласила, что он пожалован королевой на вечное хранение. Прекрасное, редкое произведение искусства!
Две молодые сотрудницы Центра культуры проявили внимание к гостю из Европы. Они любезно сообщили мне сведения о фауне здешних островов, хотя, как во всем островном мире Тихого океана, она была тут весьма скудной. Однако дамы так мило и с таким воодушевлением демонстрировали чучела летучих мышей и разных птиц, что я, чтобы не огорчать их, даже записал латинские названия, которые ровным счетом ни о чем мне не говорили, так же как их английские соответствия. Вот они. Птицы — Aplonis sanovestris, Ptilinopus greyii, Gallicolumbia sanctacrucis, Myzomela cardinalis, Neolalage banksiana,рыбы — Brachyrus zebra, Sananeceia verracusa.Мне также показали чучела ядовитых змей, которые я рассматривал с большим интересом. Та, жертвой которой я вполне мог бы стать, называлось довольно изящно — Laticauda.Милые дамы заставили меня записать еще названия нескольких десятков ядовитых моллюсков. Приводить их здесь я не стану, так как звучат они длинно и угрожающе.
После несколько затянувшегося посещения Центра культуры (дамы позволили мне ознакомиться с двумя или тремя книгами) я оказался на улице. Прямо перед зданием Центра был помещен великолепный старинный якорь, который, как гласила надпись, принадлежал одному из судов Жана Франсуа Лаперуза.
Чтобы отправиться на Таити и забронировать место в самолете для дальнейшего путешествия, мне необходимо было привести в порядок свои дела. Поэтому я отправился продлить визу. Заодно мне хотелось поближе познакомиться с тем, как функционируют учреждения кондоминиума.