Чёрный беркут

Серый хвост змеи скользнул по скале, исчез в расщелине. Донеслось грозное шипение. Гюрза уходила, но Яшка знал: деваться ей некуда. Еще неделю назад они с Баратом выследили ее на этой изрытой впадинами и трещинами скале.

— Давай, — по-курдски сказал Барат. Черные глаза его стали круглыми, ноздри хищно раздулись.

Яшка сунул руку за пазуху, достал мышь, которую тоже не просто было добыть. Мышеловки в поселке у каждого, но они решили взять мышь у богача Мордовцева. Попробуй-ка унеси у Мордовцева! А Яшка унес.

Барат оттянул заднюю лапку мыши. Яшка привязал к ней тонкую бечевку. Другой конец бечевки обмотал вокруг колышка, воткнул колышек в трещину. Ребята спрятались за обломком скалы, стали ждать.

Мышь некоторое время сидела, сжавшись в комочек, поблескивая бусинками глаз. Потом вдруг резво побежала по плитняку. Веревочка натянулась, отбросила ее назад. Яшка оглянулся, не видит ли кто, чем они тут занялись. Недели не прошло, как отец больно отстегал его ремнем: «Не лови ты этих змей, укусит — подохнешь». А Яшка ловит.

Молодой доктор, рыжий, очкастый, за каждую гюрзу или кобру пять копеек дает. Это ли не богатство! На пять копеек у азербайджанца Кадыр-заде можно купить пять длиннющих конфет с махрами. Хочешь — грызи, хочешь — махрами любуйся. Но ремень в руках отца тоже запомнился.

Яшка еще раз внимательно осмотрелся. Отсюда, со Змеиной горы, видна вся окруженная горами долина. В верхней части ее поселок Дауган — сотни полторы глинобитных домов, вытянувшихся вдоль столбовой дороги. Над дорогой сомкнули кроны чинары и карагачи. Блестит в арыках вода. Во дворе таможни готовится в путь караван верблюдов. В сторону пограничного казачьего поста проскакал по дороге верховой в туркменской папахе. Это фельдъегерь из сотни джигитов повез утреннюю почту. Как будто все спокойно. До них с Баратом никому нет дела.

Яшка расправил мешочек, что дал им доктор, протянул руку из своего укрытия, тронул мышь проволочкой. Мышь пискнула, снова побежала по плитняку. Барат на всякий случай удобнее перехватил палку, раздвоенную на конце. Змея не появлялась.

Молодой доктор предупреждал: «Смотрите, гюрза — по-научному гадюка гробовая, укусит — смерть». Что он знает, этот доктор, о змеях! Только приехал, а учит. Яшке и без него известно, что будет, если укусит гюрза. Но где еще в пограничном поселке денег возьмешь? На Даугане заработки известные. Взрослый продаст караван-баши мякину или ячмень, а то в город сено, дрова отвезет. А откуда сено или дрова у мальчишек?!

Яшка снова тронул мышь проволокой. Мышь пискнула, побежала по плитняку. От нечего делать Яшка перевернул несколько камней: нет ли скорпионов? Все же по копейке пара!

За скорпионов и фаланг отец не ругал. Кусали они и Яшку, и Барата. Сначала жжет так, что хоть криком кричи. Сутки не знаешь, куда деваться, а потом ничего, проходит, сырой земли приложишь — и все. Доктор им и трубок стеклянных надавал: в одну трубку по два скорпиона сажать. Их-то всегда наловишь, а змея — совсем другое!..

Яшка затаил дыхание.

Из расщелины появилась гюрза, скользнула по каменистому склону. Высоко подняв голову, стала свиваться кольцами. Злые глаза уставились на мышь. Мелькнул раздвоенный язык.

Яшка не отрываясь смотрел на гюрзу. Доктор еще говорил, что змеи видят и слышат плохо, зато у них есть какие-то инфракрасные точки около ноздрей. Вроде они даже мышиное тепло чувствуют. Наврал доктор. Сколько Яшка ни смотрел, никаких красных точек у гюрзы на морде не увидел.

Змея метнулась и схватила мышь. В ту же секунду Барат прижал ее голову рогаткой. Мгновенно толстое серое тело обвилось вокруг палки. Но Яшка знал: зубы гюрзы так устроены, что мышь ей не выплюнуть, а проглотить рогатка не даст.

Хвастаясь перед Баратом смелостью, он схватил гюрзу за голову, сунул ее в мешок и вдруг резко отдернул руку. Острая боль пронизала палец. Яшка вскрикнул. Встревоженный Барат быстро завязал мешок со змеей и глянул на руку друга: две маленькие ранки — следы зубов гюрзы — темнели у Яшки на пальце возле ногтя. То ли он не рассчитал и сам накололся на ядовитые зубы, то ли гюрза сумела и с мышью в пасти схватить его за палец. Коричневое лицо Барата стало серым. Он смотрел на Яшкин палец круглыми от ужаса глазами. Две маленькие ранки, две красные точки, словно следы укола иголкой, а в них — смерть! Яшка почувствовал, что и у него кровь отливает от лица.

— Ай, Ёшка, беда! — опомнившись, закричал Барат. — Давай палец.

Выхватив из кармана самодельный нож, он глубоко надрезал ранки. Яшка скривился от боли.

— Опускай руку, Ёшка-джан, дави палец!

Яшка послушно опустил руку вниз, алая кровь закапала на камни.

— Ай, к доктору надо. Он ученый, знает, что делать!

Барат обмотал Яшкин палец бечевкой, подхватил мешок с гюрзой, и они галопом понеслись в поселок.

Доктор приехал на Дауган недавно, в тот самый день, когда на общем сходе объявили Советскую власть. Отец сказал, что доктор — большевик. Что это такое, Яшка не знал. Но он — родной брат того высокого Василия, который еще раньше тайно приезжал к отцу. По вечерам они надолго запирались в закутке у Али-ага — конюха почтовой станции Рудометкиных. В такие вечера отец посылал Яшку и Барата на дорогу смотреть, чтобы, чего доброго, не нагрянули казаки.

— Эй, Ёшка, эй, Барат! Что такое? Зачем так бежите? — остановил ребят у самой таможни дауганский лекарь и костоправ Али-ага. Он тоже мог бы помочь, но — Яшка боялся: сразу скажет отцу.

— Молчи, — приказал он Барату. И они еще быстрее побежали к караван-сараю, где поселился доктор.

Загоревший под туркменским солнцем до черноты, молодой доктор, с рыжим чубом и чудным для дауганских ребят именем Вениамин, занимал в караван-сарае две комнаты. В одной жил сам, в другой держал всякую живность.