Чёрный беркут
Шрифт:
— Здравствуйте. Пока не вижу особых причин для веселья, — несколько сухо ответила она. Но его уже не могли обмануть ни ее деловитость, ни подчеркнутая сухость. Она приехала, чтобы помочь ему в трудную минуту. Приехала, рискуя в такую погоду заблудиться, замерзнуть.
Она любит его. В этом он теперь не сомневался. Да и почему бы не так? Разве он, бесстрашный Кара-Куш, гроза контрабандистов, не достоин ее любви? Сила и смелость нравятся женщинам. А у него достаточно того и другого. И вот она здесь, рядом с ним, в занесенном снегом, затерянном среди гор бараке.
Он проглотил какую-то таблетку. Послушно поворачивался, когда Светлана, бледная и сосредоточенная, заметно волнуясь, выслушивала его. Ничто не ускользало от его внимания — ни ее бледность, ни волнение.
Неожиданно Светлана, зная, наверное, от Дзюбы, что у него опять повреждено бедро, откинула одеяло. Он попытался прикрыть свою наготу, но Светлана решительно остановила его руку.
— Я все-таки медик, — сказала она и принялась накладывать тугую повязку на больной сустав, прикасаясь к его сильному телу с подчеркнутой строгостью.
Продолжая накладывать повязку, Светлана, казалось, сосредоточила на этом все свое внимание. Он чувствовал едва заметную дрожь в ее руках. Сдвинув брови, она посмотрела ему в глаза, с удивлением спросила:
— И вы с такой ногой пришли от перекрестка троп?
— Пришел, — ответил он и крепко пожал ее небольшую, красивую, с округлым запястьем и длинными пальцами руку.
Она вздрогнула, попыталась высвободить руку:
— Не надо... Вы же больны...
— Все еще не верится, что вы здесь, — простодушно признался Яков и своим ответом, кажется, обезоружил ее. Больше она ничего не говорила, продолжая накладывать бинт. Руки ее двигались все медленнее, будто боялись того, что может произойти, когда закончится перевязка.
— Света!.. — чувствуя, как внутри все сжалось в комок, а нервы напряглись до предела, позвал Яков.
Она подняла на него настороженные, испуганные глаза:
— Что, Яша?
— Кто тебя сюда привез? Дзюба? Барат? Почему они не входят?
— Одна приехала...
— Одна?..
Он видел, как зарумянились ее щеки, приподнялся, обнял. Светлана слегка отстранилась, посмотрела ему в глаза пытливым взглядом, от которого Якову стало не по себе. Она не оттолкнула его, отвечая на ласку, положила руки ему на грудь, сама потянулась к нему.
Яков почувствовал, как где-то глубоко внутри началась нервная дрожь. Он привлек к себе Светлану и припал губами к ее горячим влажным губам. Она слабо сопротивлялась, словно боролась с собой. Сквозь горячую пелену, застилавшую глаза, Яков снова увидел ее испытующий, полный ожидания и непонятной ему тревоги взгляд.
Он целовал ее, отыскивая жадными губами ее губы, заламывал назад ее стан и не замечал, что причиняет ей боль. Он не сразу понял, что, чем настойчивее добивается ее, тем она сильнее сопротивляется. Почувствовав это, стал бороться так, будто в его руках была не желанная женщина, а враг, которого надо во что бы то ни стало сломить.
— Что ты делаешь? Пусти! — вырвалось наконец у задохнувшейся Светланы.
— Света!
— Пусти, говорю!
Яков и не подумал отпустить. Он не понимал, где и когда сделал промах, почему сейчас не осталось и следа от ее ласки и нежности.
Светлана с силой оттолкнула его.
— Света!
— Нет! Нет и нет! — с горечью воскликнула она.
Он еще пытался удержать ее. Светлана остановила его гневным жестом.
— Люблю тебя! — с отчаянием выкрикнул Яков.
— Что ты можешь знать о любви? То же, что ишак или верблюд? И это больной!.. А был бы здоров? Убил бы, но взял свое!
Обида захлестнула Якова. Откинувшись на матрас, он сжал голову руками и молча наблюдал, как Светлана торопливо поправляет платье, кружевные манжеты, такой же белый кружевной воротник, приводит в порядок волосы. Как быстро мелькают ее руки!
И вдруг он вспомнил другие руки, распухшие, красные от стирки — руки Ольги. Сейчас они заслоняли от него Светлану, мешали ему. А он хотел видеть только Светлану!
— Зачем ты приехала! — пытаясь победить ее логикой, спросил Яков.
— Я приехала быть с тобой, когда тебе трудно. Я приехала потому, что любила тебя, но не такого, каким ты оказался, а того, что сама выдумала! Боже мой! — с тоской и горечью воскликнула она. — Неужели все мужчины или железные гвозди, как Федор, или скоты?
Пораженный Яков молчал. Он не понимал, почему она так говорит, зачем кутается в пуховый платок, надевает полушубок. Ведь она сама приехала к нему! Якову хотелось как можно больнее отплатить за обиду.
— Ты не меня боишься, а себя, — сказал он, понимая, что она не простит ему этих слов.
— Наглец! — с холодным гневом отчеканила Светлана и, повернувшись, бросилась к выходу.
— Но ведь ты тоже любишь меня, я знаю! — уже в отчаянии крикнул Яков. — Куда в такую бурю? С ума сошла!
Гулко ударила о косяк распахнувшаяся дверь. В барак ворвалось облако пара.
Он слышал, как затарахтели по камням колеса. Сквозь свист и завывания ветра донесся цокот копыт по камням, но уже дальше.
Опираясь на палку, полуголый, он кое-как дотащился до открытой двери, не обращая внимания на врывавшиеся в барак вихри снега, на ветер, ударивший в разгоряченную грудь:
— Светлана!.. Вернись!..
В ответ — только отдаленный стук колес да свист ветра.
Чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, он с огромным усилием прикрыл дверь и, подбирая распустившийся, запутавшийся в ногах бинт, повалился тут же, возле двери, на жесткий топчан.
Очнулся от яркого дневного света, бившего прямо в глаза. Теперь он лежал на матрасе, под одеялом, в нижнем белье. То ли нервная встряска минувшей ночи, то ли лекарства подействовали: чувствовал себя гораздо лучше.
В бараке прибрано и натоплено. Он поискал глазами, стараясь понять, кто все это сделал, надеясь втайне, что вернулась Светлана. Хотел приподняться, посмотреть в окно, не стоит ли под навесом знакомый возок с красным крестом. Открылась дверь, у порога остановился высокий туркмен в папахе-тельпеке, меховой безрукавке, чесанках из верблюжьей шерсти.