Чёрный беркут
Шрифт:
— Ну что вы, что вы, мама? — едва справляясь с волнением, проговорил он, чувствуя, что и у самого увлажняются глаза, щекочет в носу. — Как вы-то, живы-здоровы?
— Бог миловал. Вот по тебе извелась вся. Не успела приехать, уж сороки на хвосте принесли: дескать, Яшку твоего с председателей турнули, в НКВД упекли. Давно тебе говорила, сынок, не связывайся с властью. Свое-то хозяйство — и власть, и достаток. А теперь куда тебе податься? Ни кола, ни двора, ни государственной должности.
— Ладно, ладно, мама. Все наладится. — Ему не хотелось так вот, с порога, вступать в споры с матерью. — Сам-то скоро приедет?
— Ладно
— На радостях, мама.
— Ну, на радостях можно. Для такого случая и у меня припасено. В будние дни небось тоже потребляешь?
Такой отзывчивой и покладистой он уже давно не видел ее. То ли долгая разлука, то ли радость встречи после черной вести смягчили ее. Ему всегда было трудно разговаривать с матерью, а теперь будто появились общие интересы. Она искренне радовалась встрече, в этом он не мог обмануться, и отвечал ей давно не испытываемой сыновней приветливостью.
Мать быстро накрыла стол («научилась принимать гостей!»), поставила закуски, из подпола достала бутылку не какого-нибудь самогона — настоящей водки. Радушно угощая сына, то вздыхала, сложив руки на груди, то вытирала глаза уголком платка и все смотрела на него, радовалась встрече. И он ощутил вдруг давно забытое чувство дома, которое бывает только в детстве, когда все заботы кончаются там, где появляются взрослые. И хотя мать не могла сейчас помочь ему ни в чем, ощущение это осталось, будто и в самом деле не одному ему теперь биться с житейскими невзгодами...
«Если б все было так!» — Яков усмехнулся своим мыслям.
— Ну, дай бог, чтоб была тебе удача в делах, — поднимая маленькую рюмочку с водкой, сказала мать.
— Все будет хорошо, мама, — отозвался он. — Руки-ноги целы, голова на месте, с остальным как-нибудь справимся.
— Дай бог, чтоб она всегда была на месте. Добрым людям теперь незнамо куда и податься. Хоть за кордон беги.
Он насторожился, но не подал виду, что обратил внимание на ее слова. Ему уже не впервой приходилось слышать такие речи. Кое-кто подался туда в прошлом году, когда началась вся эта заваруха, в которую и он ни с того ни с сего попал. Уж не задумал ли Флегонт и правда через рубеж махнуть? Он способен и на это.
— Что ж так, за кордон-то? — спросил Яков. — Живете вроде и здесь в достатке?
— Да что достаток. Время сам знаешь какое. Тряхнут — и все пропало. Справным людям нет прочности в жизни, не одного тебя могут в НКВД потянуть.
«Точно. Не зря Флегонт боится НКВД. Видно, есть причина».
Внезапное смещение с должности председателя как бы приблизило мать к Якову. Говорила она с ним сейчас доверительно, как с человеком, обиженным властью. Это ему не понравилось. Говорила не свои слова, а Флегонта, которому эта власть никак не давала развернуться, несмотря на всю его оборотистость и хватку. Мечется Флегонт, мотается из одного места в другое, теперь уж и о загранице разговоры ведет.
Выходит, надо спешить. Одно дело схватить отчима за руку в городе, поймать с поличным. Совсем иное — уследить, когда решит махнуть за кордон. Яков — на Даугане, Флегонт — здесь. Горы знает не хуже любого пограничника. Выберет подходящее время, шмыгнет на ту сторону — и поминай как звали. Но с ним уйдет и мать. Где ж ей остаться! Живет по заповеди: «Жена да убоится мужа».
Ощущение домашнего уюта исчезло. Он думал отдохнуть под родным кровом, а тут новые огорчения. Перед ним не враг, которого надо опутать и взять хитростью или натиском, а мать, давшая ему жизнь. Как он будет плести против нее сеть и ловить ее вместе с Флегонтом? А надо. Ради нее самой. Нельзя допустить, чтобы она ушла за кордон.
Он еще надеялся, что мать просто оговорилась, случайно начала разговор. Но по опыту знал, у Флегонта каждое слово полной мерой весит. Бесполезно сейчас спорить с матерью, отговаривать ее не уходить с Флегонтом. Да может, все это не так уже серьезно? Женщина в запальчивости скажет иногда такое, о чем по-настоящему и не думает.
— Постелите мне, мама. Намаялся за день, ко сну клонит, — попросил Яков. — Завтра еще справку получать и на Дауган добираться. Дома тоже небось заждались...
Мать постелила ему в горнице (без Флегонта чувствовала себя хозяйкой). В доме все стихло. Но он долго не мог уснуть. Может, потому, что отвык спать на перине, а скорее всего оттого, что разные думы одолевали, набегая одна на другую. Из-за нелепого случая сняли с должности. Уехала Светлана. Потерял самого близкого человека, долгие годы заменявшего ему отца, — Василия Фомича. Сам чуть в тюрьму не угодил. Хорошо, что выручил Федор Карачун. Но сам он в Федоре потерял друга: не может, не имеет права относиться к нему, как прежде. Совесть мучит. Права Светлана: ничто человеку не проходит зря, все возвращается. Палка о двух концах.
Идут годы. Уж далеко за тридцать перевалило. А что осталось? Осталась Ольга, остался Гришатка. Как они там теперь? Тревога за них, неожиданная мысль, что и с ними может что-то случиться, вдруг охватили Якова. Ему захотелось как можно скорее домой, на Дауган, утешить жену, обнять сынишку. Слишком мало уделял он им времени и внимания. А ведь это тоже его жизнь. Может, он и правда не так живет, не так ведет себя с людьми. А кто может сказать, как надо жить?
Невыспавшийся, с больной головой отправился он утром в райисполком за справкой. Его приняла Муртазова. «Она все знает, — подумал Яков. — Не станет тянуть со справкой». Но он ошибся. Муртазова повертела в руках его заявление, отложила в сторону, сказала:
— Как я буду подписывать справку, когда сняты вы по рекомендации секретаря райкома Ишина? Идите в райком, там получите справку.
Он отправился в райком.
— Не по адресу обращаетесь, товарищ Кайманов, — сухо сказал Ишин. — Сняты вы решением президиума исполкома, пусть исполком и разбирается с вами.
— Да что это за порядки! Заколдованный круг какой-то! — уже теряя терпение, воскликнул Яков. Но в ответе Ишина была логика: при чем тут райком, если с должности председателя он снят решением райисполкома?
Яков вернулся в райисполком, занял очередь на прием к председателю Исмаилову. Дождался, прошел в кабинет, коротко изложил свою просьбу.
— Хорошо, — сказал Исмаилов. — Справку я дам. Тут же набросал текст: «Яков Григорьевич Кайманов освобожден от должности председателя поселкового Совета Даугана по собственному желанию». Яков возмутился.
— Я же не просил вас освобождать меня от работы. Зачем мне такая справка? Напишите все, как было...
— Как хочешь, дорогой, — ответил председатель. — Иной справки дать не могу.