Черный беркут
Шрифт:
Куренков нервничал. Некоторое беспокойство ощущалось и по ту сторону оцепления. Толпы людей, среди которых было немало журналистов, с беспокойством и нетерпением ожидали развязки. А она, судя по всему, должна была произойти скоро, очень скоро, об этом свидетельствовали частые передвижения высокого человека лет тридцати, который, по всей видимости, возглавил операцию по освобождению заложников. И еще микроавтобус, примостившийся у торца дома и окруженный нарядом милиции, куда трое боевиков ОМОНа отнесли кипу бронежилетов и баул. Что происходило внутри машины, никто из посторонних не видел: слишком плотно обступили ее милиционеры; зато сами работники милиции с нескрываемым
– Начнете, когда террорист подойдет к окну? – спросил Куренков у майора.
Николай отметил, что губы подполковника слегка «подморозило». Язык поворачивался быстрее, чем открывались губы. Нервничает.
– Ни в коем случае, – ответил Николай. – У окна террорист напряжен. В это время он угрожает заложнику, имитирует агрессию. То есть он готов к выстрелу. И любой шум – а мы будем шуметь – тотчас спровоцирует его. Поэтому я хочу скоординировать наши с вами действия. После того как отряд займет свои места в подъезде на втором и четвертом этажах, я дам вам команду, и вы в мегафон вызовите Спорышева на контакт. Скажете ему, что сын уже на пути сюда, скажем, через пять-семь минут он сможет увидеть его. Это обнадежит террориста, отвлечет, вызовет некую лихорадочность действий, что нам, собственно, и нужно. Когда он отойдет от окна, вы просто кивнете мне. Я буду наблюдать за вами из окна на втором этаже. Это и будет сигналом к началу штурма. Через пять минут мы займем свои места. Да, вот еще что. Вызовите «Скорую» и пожарных, пусть встанут в отдалении, чтобы не привлекать внимания Спорышева. Подъедут тихо, без «мигалок» и сирен. Лишние перемещения по двору запрещаю, все остаются на своих местах.
Подполковник с завистью смотрел на майора, удивляясь его хладнокровию. Самого Куренкова лихорадило от слов Кавлиса: «я дам команду... через пять минут... кивнете... сигнал...»
Куренков вдруг поймал себя на мысли, что майор оттого так спокоен и уверен, что здесь не его родной город, в котором он не работает и не живет. Для него это отвлеченная материя; так же хирург смело режет плоть больного, потому что ему самому не больно, но тем самым он спасает человеку жизнь. А если бы майор жил и работал тут, смог бы он столь же хладнокровно действовать? Приближалось время штурма, однако скорость пугала: пять минут. Если бы что-то зависело от переговоров, подполковник вел бы их до изнеможения, оттягивая ту минуту, когда все средства, кроме силового акта, исчерпаны.
Журналист вдруг подался вперед и, рискуя выдавить глаз видоискателем, направил камеру в сторону микроавтобуса, окруженного милицией. Открытая дверца машины выпустила восемь рослых фигур в масках. По ходу выстраиваясь в цепочку, они быстро скрылись за углом здания.
– Пошли! – раздался чей-то голос в толпе. – Вон они!
Девушка из квартиры номер 19 на первом этаже, выходившей окнами на противоположную сторону, была предупреждена и держала окно открытым. Ремез стоял, прислонившись к стене и подставляя сцепленные руки товарищам. «Беркуты», опираясь на них, проворно проникали в квартиру. Девушка едва различимым шепотом здоровалась с каждым:
– Здравствуйте... здравствуйте... здравствуйте...
Ремез поднял руки, и его рывком втянули в комнату.
Все были обуты в кроссовки. Бесшумно, отмеряя по две ступеньки, бойцы достигли пролета между вторым и третьим этажами.
Спорышев уже ни в чем не отдавал себе отчета, ничего не боялся. Вернее, это слово не коснулось его воспаленного мозга. Им владело беспокойство: его требования не выполнят, сына не приведут.
А что дальше?
Он не знал и такой вопрос себе не задавал. Его состояние было схоже с прогулкой по длинной мрачной анфиладе: он открывал дверь за дверью и, пока не откроет следующую, не узнает, что там. Может, в его представлении коридор был бесконечным, с бесчисленными дверьми. И он открывает их, открывает... За одной дверью идет борьба двух человек – кажется, они душат друг друга, из-под койки торчат чьи-то ноги, слегка подрагивают; если нагнуться, можно увидеть человека, который своей позой напоминает автомеханика... нет, скорее всего, дояра... его пальцы сжимают невидимые соски, тянут их, и ему на грудь и лицо падает молоко-вата. За другой дверью дремлющий охранник, еще одна дверь – и появляется огромная комната с декорациями улицы, забора, колючей проволоки.
Но вот странно... Двери в анфиладе были полупрозрачными; совсем непроницаемой оказалась дверь собственной квартиры, еще более беспросветной – дверь соседней квартиры. А когда он вошел в нее, оказалось, что внутри она выглядела абсолютно черной, наглухо закрытой. Но она открывается, он точно знал это. А вслед за ней еще и еще... Придется пройти через них.
Спорышев подвинул в центр комнаты стул и поставил на него девочку. Велел смотреть на него и не спускать глаз. Женщине, наоборот, запретил поднимать глаза. На мальчика, после того, как связал его, не взглянул ни разу.
Он несколько раз подбегал к входной двери, в течение секунды-двух наблюдал за площадкой в дверной «глазок». Все было тихо. Его потревожили только один раз, когда убирали трупы с площадки. Он выстрелил в дверь и убежал в комнату, вернулся к окну с девочкой на руках. Делая ей больно, он закричал:
– Убирайтесь отсюда! Если еще раз услышу шум в коридоре!.. Слышите?! Я застрелю ребенка!
Девочка плакала. Ее плач услышали в подъезде.
Вернувшись в комнату, Спорышев снова поставил ее на стул; и всякий раз, подходя к окну, брал ее на руки, прикрываясь.
Через открытое окно он услышал, как к нему по имени-отчеству обращается человек, который вел переговоры.
Куренков увидел в окне подъезда условный знак: Кавлис махнул ему рукой. А может, это был кто-то другой, поди узнай их: все почти одинакового роста, в масках. Он промочил горло минеральной водой и поднес мегафон ко рту.
– Валентин Михайлович! Это подполковник Куренков. Мне нужно поговорить с вами.
Через несколько секунд в окне показалась фигура Спорышева. Как и прежде, он стоял, прикрываясь девочкой.
– Вы привели моего сына? Я спрашиваю, вы привели моего сына?
– Как раз по этому поводу я и хотел поговорить с вами.
«Беркуты» в это время разделились на две группы: Кавлис, Михайлин, Зенин и Сапрыкин остались на месте, остальные уже смело, не боясь того, что террорист может наблюдать через дверной «глазок», поднялись пролетом выше. Ремез занял передовую позицию, держа пистолет у правого плеча стволом вверх. От дыхания маска у рта и носа покрылась мелкими каплями влаги.
– Валентин Михайлович, как я и обещал, инспекторы навигационной службы доставили вашего сына на берег. Сейчас он на пути сюда. Через пять-семь минут вы увидите его. Вы поняли?
Спорышев достаточно рискованно подставился, глядя вниз. Девочка на несколько мгновений перестала служить ему прикрытием, и если бы в здании напротив сейчас находился опытный снайпер, он без труда мог бы снять Спорышева.
– Да, да, – торопливо проговорил он и занял прежнее положение. – Но я буду ждать ровно семь минут, не больше. Потом, – он демонстративно прижал к виску девочки ствол пистолета, – потом, если его не будет через семь минут, я застрелю ее.
– Пожалуйста, успокойтесь. Времени осталось уже меньше. У меня все.