Черный беркут
Шрифт:
– ...да-да, вот именно тогда в мою душу вкралось сомнение, и только сегодня я пришел к выводу, что Алексей, освобождавший заложников, непосредственно связан...
Что? Что он сказал? Светлана придвинулась к Аксенову.
– Извините, я не расслышала, что вы сказали?
Аксенов повысил голос:
– Я говорю, не один Алексей, конечно, но он был в составе отряда.
Девушка чуть прищурила глаза, изучая лицо следователя. Один раз он поймал ее на незначительной фразе, вопросе, вполне возможно, что и сейчас продолжает в том же духе.
Следователь
– Не бойтесь, Света, вы можете задавать вопросы. Обратите внимание на следующее. Как свидетель вы мне не подходите: неожиданно побледневшее лицо, нервные жесты, испуганные глаза, чувство облегчения – на бумагу этого не перенесешь. Я и без вас владею полной информацией на Алексея Ремеза. Вы просто подтвердили мою догадку.
– Я знаю, чего вы хотите, – вдруг перебила Светлана. – Через меня выйти на остальных.
Аксенов облегченно вздохнул:
– Ну, вот и хорошо. Разговор получится. Я не собираюсь использовать вас в своей работе. Более того, если с Алексеем ничего не случится, я посоветую ему уехать из нашего города.
Девушка насторожилась.
– Вы сказали: «если ничего не случится»?
– Хочу вам напомнить, что он освобождал заложников. Сейчас он занимается тем же, но риск многократно увеличился.
– Но... кто же он?
– Вы недостаточно хорошо знаете Алексея. Я тоже. Вот над этим мне и предстоит поработать. По-человечески, – добавил он, пытаясь вспомнить, кто у прилавка первым сделал предложение «поговорить по-человечески» – он сам или Светлана. Не вспомнил. Вот чертов Прокопец! То в паузах некстати начинаешь путаться, то тянуть душевные нити разговора и разбирать их по цветам. Все это от него, от помощника. И еще от Николая.
По-человечески...
Аксенов напрочь забыл, на чем он остановился. Снова начал вспоминать. Далось ему это с трудом. Кажется, он даже покраснел от натуги.
– Да, – произнес он. – Над этим мне и предстоит поработать. А дальше меня ожидает нелегкий выбор, который я вроде уже сделал. О нашем разговоре никому не говорите. Вижу, хотите спросить еще о чем-то – давайте отложим это до следующего раза. Номер моего телефона у вас есть, звоните. Всего доброго.
Аксенов встал и неторопливо направился к служебному автомобилю.
Убедился. Выговорился. Обнадежил. Прав или не прав – отвечать на эти вопросы не имело смысла.
Ах, Колька, Колька...
Когда Аксенов вошел в кабинет, Прокопец уже сидел в «позе Юрского». Действительно, подумал следователь, такой инициативы не упустит.
– Петя, – проникновенно начал следователь, – я все хочу тебя спросить: помнишь гражданку Хмелеву? Ну, которая нам фотографии принесла, маленькая такая, она еще паспорт свой забыла у меня на столе.
– Помню, а что?
– Я тебе велел только паспорт отдать, а тебя не было десять минут. О чем ты с ней разговаривал?
– Ну... если честно... знакомился.
Аксенов с удовлетворением заметил, что Петя невольно изменил «инициативную» позу, смутился, опустил глаза долу.
«Отомстил, – злорадно подумал следователь. – За инициативные паузы и прочую дребедень».
Однако помощник быстро восстановился. Постукивая карандашом по подлокотнику, он осведомился:
– Ну что, Дмитрий Иванович, опознала она Ремеза по фотографии?
Аксенов покачал головой.
– Ноль эмоций. Даже не моргнула.
– Не везет, – вздохнул Прокопец. – А я, глядя на вас, подумал: подсек Дмитрий Иванович рыбину!
43
Санкт-Петербург
Ольга набрала номер телефона генерал-майора Головачева и долго слушала длинные гудки. Она уже собралась повесить трубку, как услышала мужской голос:
– Алло? Головачев.
– Здравствуйте, Александр Ильич. Это Дьяконова Ольга. Не побеспокоила?
– Нет, нет, я только что вошел. Что случилось? – в голосе генерала прозвучало беспокойство.
– Ничего. Я хотела узнать, есть ли какая-нибудь информация об Игоре?
– Конкретно – никакой. Идет работа, вчера в «Новостях» прошло сообщение по Орешину.
Генерал отрапортовал чисто по-военному: сухо, коротко, без эмоций – так послышалось Ольге.
– Да, я смотрела. Однако мне показалось, что корреспондент выглядел на экране чересчур пессимистичным.
– Скорее всего, бесстрастным. Может быть, усталым. Прессе в «горячих» точках тоже несладко приходится... Ольга, вы слушаете меня?
– Да.
Теперь интонации Головачева совпадали с определениями, только что данными им самим: голос звучал бесстрастно и устало. Ольге стало немного жаль генерала.
– Все сводится к одному человеку, Безари Расмону, – продолжал он. – Остальные полевые командиры публично заявили о своей непричастности к акту похищения. Убийство судьи тоже его рук дело. Последнее и мешает продуктивным переговорам. В своих мнениях полевые командиры разделились на две группы: одна поддерживает Расмона, другая настроена прямо противоположно. Было вынесено предложение о ликвидации групп, занимающихся похищениями людей. Хотя в Таджикистане таких групп единицы. Там сейчас находится наш представитель, сотрудники МИДа, пресса. Работа идет, Ольга, что я еще могу сказать?
– В прошлый раз вы об этих людях говорили мне?
– Нет, о других. – Генерал замолчал.
– И это все, что вы делаете для освобождения Игоря?
– Я понимаю вас, процесс идет медленно, но в работу запущены другие механизмы, о которых я не уполномочен распространяться.
Может, Ольга была несправедлива к Головачеву, но она заметила, что слова генерал-майора ничем не отличаются от официальных речей. Одно и то же: продуктивные переговоры, мнения разделились, запущены механизмы, представители. Но работа идет. Причем полным ходом. А ей хотелось услышать другие слова, простые, складывающиеся в бесхитростные предложения. Только тогда можно понять смысл сказанного и проникнуться доверием к тому, кто их произнес.