Черный беркут
Шрифт:
Поскольку генерал говорил принятым в «верхах» сухим языком, Ольга поняла, что положение Игоря безнадежное. Нужно еще раз напомнить Головачеву о разговоре в больнице. Тогда его речь была немного таинственной, и это вселяло надежду. Он говорил о каких-то людях, что нужно пожелать им удачи, она им необходима... Сегодня эти люди уместились в коротенькую фразу, оброненную генералом: «Не о них».
– Александр Ильич, тем людям по-прежнему необходима удача?
– Удача необходима всем, без нее никуда. Даже нашему маленькому герою. Как чувствует себя Володя?
Ушел
– Спасибо, хорошо. Ждет вас в гости, мечтает поговорить с вами.
– Обязательно приеду. Вот тогда мы с вами пооткровенничаем.
Кажется, она поняла генерала. Теперь убедиться и задать наводящий вопрос. Может быть, Головачев ответит на него – правильно.
– Я передам Володе от вас привет. Он все спрашивает про дядю Колю. Вы давно его не видели?
– О! Дядя Коля сейчас в отпуске, – бодрым голосом сообщил генерал. – Отдыхает в одной жаркой стране. Везет людям, – Головачев сделал ударение на последнем слове. – Ну, всего хорошего, Ольга Васильевна. Звоните, буду рад слышать ваш голос. Да, вероятно, я скоро уеду из Москвы, запишите мой номер телефона в Полярном.
Ольга набросала в записной книжке услышанные цифры.
– Спасибо вам большое, Александр Ильич. До свидания.
Она положила трубку и в задумчивости подошла к окну. Невский проспект медленно окунался в сумерки. Пока Ольга разговаривала по телефону, начался дождь – несильный, моросящий; над горячим асфальтом поднялся едва заметный пар.
«Дядя Коля сейчас в жаркой стране...»
Вникнуть в смысл этой фразы было и сложно и легко. Но она прозвучала успокаивающе, даже обнадеживающе. Да, Ольга поняла генерала. Трудно допустить, что у командира части есть что скрывать от вышестоящего командования, и тем не менее скрывают все, везде есть что утаить – дело не в этом.
Ольга приоткрыла окно, взяла из пачки сигарету и украдкой закурила. Володька спит, она не увидит его округлившиеся глаза: «Тетя Оля, ты что, куришь?!»
Да, дело совсем в другом – Ольга вернулась к разговору с Головачевым. Дядя Коля в отпуске, вот все, что ей положено знать. И то, что человек отдыхает, перечеркнуло все труды сотрудников МИДа, прессы, других официальных лиц.
Трудно понять? – спросила себя Ольга. Да, очень, почти невозможно. Однако на сердце стало легче. Недомолвки генерала довели женщину до слез.
Она выбросила окурок за окно и прошла в комнату, где на кровати спал Вовка.
Маленький мужичок. Копия Игоря. А глаза матери. Серые, глубоко посаженные глаза Анны...
44
Таджикистан, юго-западный приграничный район
Старый табиб был доволен. Уже два дня он ест наваристую шурпу, изжеванными деснами переминает во рту мясо. Безари предупредил его:
– Не ешь много мяса, Хаджи-амак. Скрутит живот.
Табиб позволил себе неприлично рассмеяться.
– И это ты говоришь мне, лекарю, который сам может дать тысячу и один совет? Ай-ай-ай, Безари... – И снова принялся за мясо.
Рядом со стариком сидела его дочь. В исхудавших руках Рахимы – глубокая пиала с бульоном. Она не торопится есть, ждет, когда набухнут в бульоне зерна джугары. Изредка бросает застенчивые взгляды на высокого гостя.
Безари в первый же вечер привел старика во двор своего дома.
– Вот, Хаджи-амак, твой последний пациент. – Безари носком сапога ударил по клетке. – Выпустить его или ты так посмотришь?
Табиб махнул рукой и присел на колени. Он долго созерцал пленника, пытаясь заглянуть ему в глаза. Но Орешин, упираясь подбородком в собственные колени, не поднял глаз.
Старик велел Безари выпустить пленника, внимательно осмотрел его со всех сторон и все-таки поймал его взгляд. Довольный осмотром, он прошамкал:
– Загоняй обратно.
Сказал по-русски для того, чтобы пленник понял его.
Когда Игоря втискивали в клетку, он застонал, затем из его горла вырвался жуткий хрип.
Безари рассмеялся.
– Голос! Он уже подает голос. Если б ты знал, Хаджи-амак, как я хочу услышать вой этой собаки! Чтобы разбудил он меня среди ночи. Ну, что скажешь, старик? Сколько эта собака протянет?
– Долго, – последовал ответ.
– Долго?! – удивился Безари. Неужели он делает что-то не так? – Почему долго?
– Крепкий. Но уже бесноватый. Через три дня сойдет с ума. Я всю жизнь лечил душевнобольных, повидал всякого.
Безари отпустило. Он сам неправильно поставил вопрос. А наивный старик ответил в лоб! Но ему нужно именно это! Три дня... Значит, еще три дня осталось до превращения человека в животное. Интересно, какими будут глаза у этой собаки? Преданные или с синим отливом бешеного пса?
Безари опустился на корточки. Поднял с земли палку и приподнял ею голову пленника.
– Слышишь? Три дня. Но я не застрелю тебя, я передумал. Тебя насмерть забьют ногами мои люди. А чтобы ты не кусался, тебе вырвут зубы.
Расмон не сдержался и сильно ткнул палкой в лицо пленника. Удар пришелся в щеку, кожа лопнула, кровь медленно потекла по густой щетине.
Губы Орешина дрогнули, он с трудом приоткрыл рот и засмеялся.
Другой бы не разобрал в этом булькающем хрипе смех, но Безари слышал его отчетливо. И ему захотелось тут же, сию минуту, вытащить эту мразь из клетки и придушить собственными руками.
Усилием воли он сдержался. Некоторое время сидел с закрытыми глазами.
Старик Хаджи качал головой. Он не решился сказать Безари правду: похоже, он ошибся, и этот человек еще не скоро сойдет с ума. Что-то питало его душу так же сильно, как солнечные лучи нещадно сжигали его тело. И пленник еще раз удивил Безари. От звука его голоса таджик вздрогнул.
Орешин говорил невнятно, иссохшие губы едва повиновались, язык царапал шершавое небо.
– Теперь слушай меня... Ты так упорно внушал мне, что моя жена перед смертью подверглась издевательствам, что я наконец понял: ты лжешь. Ты не сказал и слова правды. Она жива. Слышишь, ты, трусливый шакал!.. Ты боишься – и правильно делаешь. Ты не знаешь то, что знаю я. Ну, спроси меня.