Черный цветок
Шрифт:
— Она тебе нравится? — спросила сестренка.
— Ну да, пухлая такая… мне пухлые нравятся.
— Она хорошая, правда? — сестренка явно оживилась.
— Ну да. Чего она только к вольным людям собралась, я не понял.
— Чего, действительно не понял? — Цвета рассмеялась, — вы никогда таких вещей не понимаете. А еще умных из себя изображаете.
— Да ладно. Чего там понимать-то? Скучная жизнь у вас, а у вольных людей весело, интересно.
— Дурак ты, Есеня, — сестренка посмотрела на него сверху вниз.
— Чего сразу «дурак»? —
— Она же в тебя влюблена по уши! Ты что, не видишь, что ли?
— Чего, серьезно? — Есеня откусил следующий кусок.
— Ну да. Знаешь, как батька радовался! У них ведь с ее отцом все уже сговорено. Она к нам и ходит поэтому. Отпустили бы ее в чужой дом допоздна сидеть? Ты что, не знал?
На этом месте жевать Есеня все же престал.
— Ничего себе… — пробормотал он, — а меня они не хотят спросить?
— Ну ты же сам сказал, что она тебе нравится, — сестренка потускнела.
— Мне, знаешь, много кто нравится. Нет, она хорошая, ты ей не говори, что я так. Но жениться мне пока что-то не хочется.
— Так ведь не сейчас. Пока сладится все, года через два, а то и через три свадьбу бы сыграли.
— Думаю, мне и через три года не захочется, — Есеня подумал, что уход к вольным людям спасает его и от такого неприятного мероприятия, как женитьба. Он подозревал, что батя готовит ему тут какую-то свинью, и давно приготовился к долгой и кровавой обороне. Но он не сомневался, что в невесты ему выберут какое-нибудь пугало. Обижать же Чарушу ему было жалко, и это ставило его в особенно неприятное положение. Но не жениться же, в самом деле, только потому, что боишься кого-то обидеть?
Жидята ждал его — в лавке горел свет, и как только Есеня постучал в дверь, она сразу же приоткрылась. Жидята втащил его внутрь, осмотрелся и дверь тут же прикрыл.
— Ну что? Добегался? Доигрался? — спросил он, оглядев Есеню с головы до ног.
— Да ладно… Чего сразу «добегался»?
— Ничего. Садись. Ты ел?
— Да. У меня еще есть, мамка на дорогу дала.
— Хорошо. Тут батька тебе собрал кое-что. Посмотри.
Жидята вытащил из-под стола увесистую котомку.
— Вот. Сапоги сейчас надевай — через лес пойдем.
— Вот это да! Сапоги? — удивился Есеня.
— Надевай. Ножик твой батя подправил, как мог, конечно. Это уже не булат, но режет хорошо, да и крепкий. Пригодится. Вот еще, смотри.
— Ух ты! — Есеня задохнулся, — это че? Кистень такой?
— Почти, — усмехнулся Жидята, — это боевой цеп. Батя твой сам сделал, так что не сомневайся — надежная игрушка. Там тебя научат, как с ним обращаться. Тут еще вещи теплые, одеяло. Жмур четыре золотых дает, это твой пай первоначальный. Так что, если кто скажет, что ты пока ничего не заработал — не верь. На четыре золотых полгода можешь жить спокойно. Потом, глядишь, втянешься, сам пользу приносить начнешь.
Только один вид настоящего боевого цепа привел Есеню
— Ну что, выпьем на дорожку и в путь. Часов пять идти, а мне еще и вернуться нужно.
— Да ладно, может, сразу пойдем?
— Что? Не терпится? — Жидята грустно улыбнулся, — не спеши, а то успеешь. Ты думаешь, это такая большая радость в твоей жизни случилась?
— А че, горе, что ли?
— Горе… У семьи у твоей горе. А тебе — все как с гуся вода, — Жидята налил в кружки красного, густого вина — Есеня такого не пробовал, стоило оно дорого, а дома его не водилось, батя никогда спиртного не пил.
— Чего у них-то горе? — проворчал он себе под нос.
— А ничего! Сам не понимаешь? Скажи лучше, правильно я думаю? Благородный Избор тебе медальон отдал и спрятать попросил?
Есеня кивнул.
— И как? Надежно спрятал?
— Не знаю. Пока не нашли.
— Не нашли, потому что тебя, щенка, не изловили. Избор знает, где медальон?
— Нет.
— Вот какой же ты дурак, Жмуренок! — Жидята кивнул на кружку с вином, поднял свою и отхлебнул сразу половину, — ты понимаешь, что с тобой будет, если тебя поймают?
— Ничего со мной не будет… медальон-то у меня!
— Это он сейчас у тебя.
— А я им не скажу ничего. И все!
— Скажешь. Как миленький скажешь. Ты просто не представляешь себе, что это такое. И даже если ты вдруг окажешься таким крепким орешком, что на дыбе под кнутом будешь молчать, через час на той же дыбе твоя мать будет висеть, или сестра. Ты понимаешь?
У Есени по спине пробежали мурашки. Сам он ничего не боялся, ну совершенно. Но стоило ему только подумать о матери и сестрах, слезы сами наворачивались на глаза. Да, пожалуй никакая справедливость не стоит того, чтобы так рисковать…
— Что? Страшно? — Жидята допил свое вино до конца.
Есеня сделал большой глоток — такой же, как Жидята, но тут же закашлялся: вино оказалось слишком крепким, и слезы на самом деле выступили на глазах.
— Эх ты. Щенок, — Жидята сказал это ласково и потрепал Есеню по плечу, — и не думай, что у вольных людей с тобой кто-нибудь будет цацкаться. Там волчьи законы.
— Я этот медальон переплавлю, — сказал он, — и нечего будет искать.
— Ну давай, давай. Тогда тебя просто убьют. И всю семью, чтобы тебе умирать не скучно было. Нет у тебя выхода, парень. Нету. Никакого. Допивай и пошли. Пока в лес не войдем — чтоб ни звука. Понял?
— Что я, дурак что ли?
— Конечно, дурак. Непуганый дурак.
Балуй. У вольных людей
Есеня бы прошел этот путь часа за три — не только потому, что запросто мог обогнать Жидяту, а потому что пошел бы напрямую. Жидята же звездам не доверял, и вел его вдоль рек и ручьев.