Черный город
Шрифт:
Господь уберег его от греха, как считала Эрика. Всевышний предусмотрительно и безвозвратно испортил его зрение и наделил сверхспособностями полиглота.
Только в конце войны, перед самой капитуляцией Рейха, когда всех поголовно набирали в «фольксштурм» и выдавали фаустпатроны, о нем вспомнили как о потенциальном солдате. Но тотальная мобилизация не успела его коснуться и замарать Гюнтера кровью. Как ни странно, помогли не отправиться на фронт проблемы со зрением и востребованность даже на крайнем этапе войны.
Эти объективные причины обернулись для него лишь месячным курсом медицинской подготовки. Его научили дезинфицировать и перевязывать раны, накладывать гипс, а так же пользоваться хлорэтилом, эфиром и хлороформом для обезболивания.
В момент агонии его снова задействовали в Канцелярии – он редактировал воззвания и переводил для рейхспротектора Фрика перехваченные английские и американские сводки – обергруппенфюрер Вильгельм Фрик надеялся, что англичане предложат СС и Вермахту более выгодную сделку, чем русские… Сталин не договаривается с поверженными.
В общем, тревожные времена не помешали Эрике влюбиться. Он был робок, ее Гюнтер. И галантен, и учтив. Сперва дарил цветы анонимно, а потом, когда она его разоблачила, покраснел, как нашкодивший ребенок и выдавил из себя признание. Потом уже осмелел и подарил на набережной Влтавы у Карлова моста кольцо, купленное на все жалование в ювелирной лавке на улице Алхимиков, в бывшем еврейском гетто.
Поначалу она сказала «да» из снисхождения, потом поняла – что ее выбор осознанный и вовсе не связан с той объективной причиной, что все симпатичные кавалеры гибли пачками на Восточном фронте, даже не успев пролепетать нужные слова. Да и кто в эти страшные времена верил словам и обещаниям!? Банальные слова уже не способны были усладить слух истомившейся по любви и созревшей для неистовой страсти девицы в полном соку. Гюнтер был рядом, а все они были далеко.
Спустя некоторое время Эрика скорее всего привыкла к нему, а года через два она не могла себе представить, как жить без этого родного человека. Она любила его любовь к себе, так и Жозефина трактовала свою привязанность к императору Наполеону.
Эрика недоумевала, что все вокруг видят в Гюнтере лишь профессионала своего дела, а не обольстителя. С другой стороны – спокойствие было частью ее уверенности в себе, а Гюнтер не доставлял тех хлопот, которые обычно тянулись шлейфом за смазливыми офицерами или молодыми клерками из канцелярии до их отправки на фронт с билетом в один конец.
Глава 2. Чай
Стук в дверь прервал диалог мужа и жены. Это был проводник. Тот самый, который, по мнению Эрики, не заподозрил ничего неладного. Да и как мог вызвать подозрение интеллигентный пан в очках и двубортном пиджаке, который шел налегке, держа в руках лишь саквояж. К тому же ее высокообразованный муж знал чешский лучше любого чеха.
Ей, правда, показалось немного странным, что ее собственная красота осталась незамеченной – там, на перроне проводник лишь деловито изучил новехонькое чешское удостоверение личности. Таких документов пока было немного, ведь в протекторате всех обязывали предъявлять немецкий «ausweis». Однако, эти мимолетные воспоминания Эрики о прежней привилегированной жизни уже были не к месту. За почти три месяца сущего ада все изменилось.
В общем, не сделав ей ни единого комплимента, железнодорожный служащий пропустил пару в тамбур.
Спустя десять минут с ним случилась метаморфоза. Как только поезд тронулся, из молчаливого и угрюмого клерка в бросающейся в глаза мятой униформе и нелепой фуражке, тот превратился в назойливого болтуна.
– Пан и пани не хотят ли заказать чаю? Имеется черный байховый британской расфасовки… Аромат божественный! В Лондоне знают толк в индийском чае. Как только в Прагу из изгнания вернулся наш Эдвард Бенеш, сразу появился и этот чай! —вагонный начальник услужливо предложил горячий напиток, поправляя головной убор. Его унылое лицо не выражало ни единой эмоции и не стыковалось с его внезапно проявившейся разговорчивостью.
– Пожалуй, – утвердительно кивнул Гюнтер. Проводник был рад угодить высокопоставленным гостям. Просто в этот вагон другие вряд ли бы достали билеты.
– По дороге будет еще две проверки документов. – предупредил проводник, – Отлавливают немцев и венгров. Эти коллаборанты совсем обнаглели. Так и норовят снять предписанные им повязки с буквой «N» и раствориться в толпе. Декрет, знаете ли.
– Порядок есть порядок, – натянуто улыбнулся Гюнтер, машинально поправив сперва очки, а затем свой саквояж под купейным столиком.
Проводник обернулся мигом и принес чай в двух стеклянных стаканах, вставленных в подстаканники с советскими гербами из мельхиора.
Гюнтер удивился. Проводник, разгадав недоумение, ответил без вопроса:
– Вагон наш для избранных. В нем неделей раньше ехала советская делегация прямиком в Берлин. Говорят, осенью будут судить всю эту фашистскую шайку, включая Геринга и Гесса. Русский генерал по поручению самого Конева ехал в соседнем с вашим купе. Видно, был большущей «шишкой». В Праге в вагон доставили эти подстаканники с советской символикой. Специально для генерала. Предупредили, чтоб чай я приносил каждые сорок пять минут. И только в них. Представляете? До самого Берлина каждые сорок пять минут! На дворе сорок пятый год, может поэтому сорок пять минут, просто издевательство! Привереды – эти русские генералы… Но нет худа без добра. Подстаканники они обратно не потребовали. Целых шесть штук. Набор на шесть персон теперь используем для наших пассажиров. И ничего ведь, что герб Советов на них? Дева Мария не позволит коммунистам смести пана Бенеша. Кстати, то купе, в котором ехал русский… Там едет кто-то из ближайших помощников нашего Президента Бенеша. Важная персона. Тоже чай ему отнести следует, а то я тут заболтался…
Назойливый проводник исчез. Эрика положила ладонь на колено мужа, чтобы он успокоился. Она знала, что Гюнтер нервничает, причем больше переживает за нее, чем за себя.
– Это просто чай, милый. Пей и не думай ни о чем плохом, а то твоя тревога передается мне, – попросила Эрика.
– Любимая, в саквояже те часы, что остались мне от отца, с циферблатом из оникса, и все твои украшения. Если придется подкупать патруль или пограничников, не спорь. – почти шепотом произнес Гюнтер, словно предчувствовал что-то неладное.
Ехали час. В окне показались холмы. За ними – Рудные горы. Скоро появилась и извилистая речка Билина. Она впадала в Эльбу. На крутом скалистом утесе на правом берегу Эльбы виднелись башни и стены полуразрушенного Стршекова Замка. У его подножия располагался незамысловатый шлюз. Неподалеку возвышалась башня старого костела, перекошенная из-за разорвавшейся поблизости фугасной бомбы.
– Эльба… – произнесла Эрика, и муж ее не поправил, о чем потом пожалел. Чехи называли реку Лаба.