Черный город
Шрифт:
Сдернув крючок, мальчуган оказался в кромешной темноте. Он спустился к нужному пролету и нащупал то самое место.
Мама, конечно, будет ругаться, когда увидит это двухколесное обременение. Она сказала, что до границы придется идти пешком, так как общественный транспорт немцам строго воспрещен. Но Клаус полагал, что сможет доказать полезность папиного подарка – на нем в конце концов можно везти чемодан, если аккуратно привязать его к раме.
Освободив велосипед от ветоши, Клаус вывел его наружу. Аккуратно вставив крючок в петлю. Он запрыгнул на свой любимый транспорт, умостил стопы на педали и надавил изо всех сил.
До дома оставалось не больше ста метров – мама наверняка уже хватилась его. Но тут он понял, что шайка местных хулиганов во главе с сыном дворника Яна Ворачека, тринадцатилетнего Яромира, стоит прямо у парадного входа и скорее всего по его душу. Похоже, эта поганая троица опять его подкараулила.
– Вон он! – крикнул кто-то из чешских ребят, – показывая в сторону юного велосипедиста.
Ватага мелких экспроприаторов обступила маленького Клауса, заставив его слезть с его имущества.
– Мы конфискуем твой велосипед! – надменно сообщил веснушчатый Яромир, – Так как он тебе больше не понадобится.
– Он мой! – немецкий мальчуган все еще сжимал запястье на раме.
– Тебе он больше ни к чему, – лидер детской шайки схватил руль и дернул его на себя, – Всем немцам предписано покинуть Усти над Лабем, причем своим ходом. Терпеть вас больше никто не намерен. Так что смирись со своей судьбой и убирайтесь восвояси! Беги к своей мамочке-ведьме! Можешь на меня пожаловаться! Мне все равно ничего не будет!
– Не смей оскорблять мою мать, конопатый ушастик! – на мгновение осмелел от обиды и подступившего к вискам адреналина Клаус, – Метла для ведьмы всегда в руках твоего папаши-алкоголика. Видно на ней летает и пани Мадленка! И ты летай на вашей семейной метле! Ездить на моем велосипеде я тебе все равно не дам!
Перед тем как схлопотать сильный удар под глаз, Клаус успел пнуть ногой в спицы бывшего своего велосипеда, повредив заднее колесо.
Ноги уже не тряслись. Но силы были не равны. Их было трое, а он – один. Вот почему в ответ на удар он решил не давать сдачи Яромиру, а повторно пнул бывшую собственность. Итогом стали три выломанные спицы, по спице на каждого обидчика Теперь можно было бежать, что Клаус и сделал. Малолетние экспроприаторы были старше и физически крепче, но Клаус довольно хорошо бегал. А как говаривал дедушка Отто, главным средством передвижения которого являлась инвалидная коляска: «Лучше пять минут побыть трусом, чем всю жизнь – калекой!»
Не чувствуя боли, но испытывая невыносимую обиду, он добежал до своей квартиры, весьма удивившись, что она открыта. Из нее раздавались мужские голоса, явно не принадлежащие дедушке Отто.
Интуитивно, а вовсе не из-за страха Клаус юркнул в пустую комнату, там он всегда прятался от мамы во время игр в прятки. Это место в углу между комодом и старым диваном было его тайным укрытием. Он стянул с дивана шерстяной плед, укрылся им с головой и замер. Мама, возможно, догадывалась об этом его тайном месте и незамысловатой маскировке, но никогда не признавалась. Она не находила сынишку, каждый раз позволяя Клаусу выигрывать и чувствовать свое превосходство.
Из комнаты, где жил дед, доносились голоса. Одним из них был голос дворника Ворачека, отца его грабителя Яромира. Наверное, поэтому преследующие его чешские ребята, забежав внутрь, мгновенно исчезли.
– Все барахлишко собрала, немецкая шлюха!? – пропитый и хриплый голос толстяка Ворачека, лицо которого имело цвет перезревшей сливы, молотом бил по ушам.
– И обыскивать не придется! – загоготал подельник мародера, истопник с физиономией олигофрена, еще и обезображенного ожогом на пол лица. Но зато с аристократическим именем Карел. В его руках был нож.
Магда Краузе пыталась предотвратить ограбление, но получила удар в живот и на мгновение потеряла сознание.
Ворачек выпотрошил содержимое чемодана и весьма обрадовался не только золотой цепочке и сотне марок, но и женскому нижнему белью. Распихав по карманам деньги, трусы и лифчики, дворник обнаружил, что Магда приходит в сознание.
Он взял обессиленную маму Клауса за шею, как за шкирку берут беззащитных котят, и бросил ее на стол перед комодом, где прятался Клаус. Подельник Карел облизывался за спиной Ворачека, надеясь, что и ему перепадет это «лакомство».
Задрав подол ее платья и разорвав его на лоскуты, Ворачек сдернул свой ремень с железной бляхой и расстегнул ширинку обляпанных машинным маслом широких парусиновых штанов.
Мама открыла глаза. Ее прекрасные голубые глаза смотрели на ее единственного кареглаза, на ее надежду и на ее такое маленькое и худенькое, но самое большое счастье, на ее мальчика, который трясся под пледом. Плед сполз, и она видела сына. А он мокрыми от слез глазами смотрел на прекрасное лицо своей мамы.
Она улыбнулась ему через силу и приложила палец к губам, чтобы он не вздумал себя выдать. Фрау Магда молча приказала ему не высовываться и сидеть тихо, как он умеет это делать, когда играет в прятки. Он должен был выиграть и на этот раз. А еще она незаметным для злодеев знаком показала, чтобы он натянул на себя плед до конца и закрыл открывшуюся часть лица. Мародеры не видели всего этого, но она хотела, чтобы того, что с ней сделают, не видел и Клаус.
Она не издала ни звука, когда Ворачек прижал ее своей шершавой от мозолей животной лапой и спустил свои штаны.
Удовлетворить животную похоть не позволил неожиданно вкатившийся на своей коляске в комнату дедушка Отто с пистолетом Люгера в дрожащей руке. То, что у деда был пистолет, мальчик знал – этот подарок оказался у дедушки ровно в тот день, когда Клаус заполучил свой велосипед.
В последствие, вспоминая тот трагический день, Клаус не мог понять, не то, как в руках деда оказался «люгер», а как вышло у него самостоятельно забраться на свое средство передвижения. Позаботилась ли об этом мама до прихода бандитов? Либо дедушка умудрился взгромоздиться на инвалидное кресло нечеловеческими усилиями стиснувшего зубы и взявшего всю свою волю в кулак мужчины, коим в пробитый час может стать даже немощный старик с храбрым сердцем. Не с таким малодушным сердцем, как у трусишки, укрывшегося за комодом…
Глава 5. Власть
Лукаш Коварж никуда не эмигрировал после Мюнхенского сговора 1938 года и последующего за ним падения Чехословакии. Создание на территории страны Имперского Протектората никак не сказалось на его личном комфорте. Он подстроился, умудрившись быть одновременно агентом Сопротивления, напрямую замыкаясь на правительство в изгнании, и подружиться с высокопоставленными нацистами, которые даже позволяли ему зарабатывать.