Черный хрусталь
Шрифт:
Неведомые артиллеристы решили изменить прицел: два ядра одно за другим шарахнули в ворота, осыпав мост целым дождем осколков, но успеха это не принесло – и тогда из леса с ревом ринулась толпа.
В первые секунды я решил, что остановить их не удастся. По быстро переброшенным через ров штурмовым мосткам бежали по меньшей мере пятьсот человек с лестницами и щитами. Из леса часто били ровные мушкетные залпы, не приносившие, правда, нам никакого вреда. Несколько пуль щелкнули в откосы бойниц, но мы с Шейлом довольно быстро успокоили самых ретивых. Мы стреляли так быстро, как только могли: цепи людей с мушкетами были перед нами как на ладони.
От гильз было уже некуда деться – набивая в очередной раз свой магазин, я протянул ногу и принялся сметать их через бойницу вниз, чтобы освободить себе место. Перекатываться на теплых желтых цилиндриках было неудобно. Рядом со мной стоял ящик патронов. Утром, когда мы только разодрали его крышку из тонкого светлого металла, он был полон – теперь в нем оставалось менее половины. Мои пальцы почернели от оружейной смазки, руки начали предательски трястись – и все же через час нападавшие поняли, что лобовым штурмом им успеха не добиться.
Мы же, в свою очередь, убедились в том, что за ночь нас действительно разнесут в клочья…
Гайтанское орудие, по всей видимости, имело весьма ограниченный угол возвышения ствола – только этим можно было объяснить тот факт, что пушкарям до сих пор не удалось разгромить нашу «мансарду», беспрестанно плюющую шквальным огнем. Хотя попытки были: одно ядро разорвалось об стену на уровне третьего этажа, но взять выше они уже явно не могли. Очевидно, пушка имела неудачный лафет, предназначенный для полевых орудий, стреляющих исключительно по пехоте или коннице.
– Готовить ужин! – проорал вниз Эйно, когда стало ясно, что палить больше не по кому.
Он не очень заботился о том, кто именно его услышит.
Пошатываясь, я спустился вниз. Солнце уже почти село, перед воротами лежала глубокая тень. Я зашел в редут к Бэрду, люди которого буквально извелись в ожидании неминуемого прорыва со стороны кое-как заделанного потайного входа, убедился в том, что все живы и здоровы, и побрел в зал.
Увиденная там картина потрясла меня.
Доул сидел у стены, бессильно свесив руки вдоль туловища, и немигающим взглядом смотрел на крупного молодого человека, которого заканчивала перевязывать Ута, – по-видимому, его задело осколком в голову, но это была не рана, а ерунда – а на топчане посреди комнаты хрипел в наркотическом сне офицер с забинтованной грудью. Двое, лежащие на походных койках возле очага, были обречены: мушкетные пули разворотили им животы, и все, что мог сделать Доул, – это накачать их дурманящими настоями во избежание ненужных мук. Еще двое были ранены осколками в ноги. В большом медном тазу валялась целая гора кровавых бинтов и комков ваты.
Буквально за один день от нашего отряда осталась половина!
«Завтра, – подумал я, – не останется никого».
В углу лежал панцирь с изящной насечкой, аккуратно пробитый чьей-то пулей…
Стараясь не глядеть на него, я вышел и устало побрел вверх по лестнице. Я даже не чувствовал холода, мной овладело тупое безразличие – наверное, если бы неподалеку разорвалось ядро, я не стал бы смотреть, что оно наделало на этот раз. Мне было все равно. Снарядов у них, наверное, целый воз, значит, они будут стрелять до тех пор, пока не перебьют почти всех – а потом, с рассветом, пойдут на штурм. Останавливать их будет некому.
Слуги принесли наверх небольшую печку и котел с кашей. Мы с Шейлом кое-как заложили мешками две бойницы, оставив на всякий случай лишь одну, прикрытую до середины, и сели ужинать. Снизу поднялся Даласси, чумазый от оружейной смазки.
– Барон просит разрешения немного поспать, – сказал он.
– Пожалуйста, – пожал плечами Эйно. – Сейчас он нам не нужен. Я готов спорить, что до света они на стены не полезут.
– Я тоже так думаю, – согласился Даласси. – Спешить им некуда. Кажется, мы влипли в ловушку. Надо было забирать Череп и уходить.
– Куда? – поднял на него глаза Лоттвиц. – В море?
Даласси молча покачал головой и ушел.
Я без всякого аппетита съел свою порцию каши, изрядно сдобренной битой курятиной, и лег возле печки на мешки. Наступала ночь, и я совершенно не знал, доживу ли я до утра. От печки шло расслабляющее тепло, постепенно погрузившее меня в дрему. Сквозь сон я слышал откуда-то взявшийся голос Уты, какую-то возню с патронными ящиками, потом уснул окончательно, но ненадолго – проклятые пушкари решили, что отдыхать нам не стоит, и выпалили наобум в темноту. Ядро бахнуло об стену крепости, наделав много шума. Я подскочил, принялся тереть руками глаза и с удивлением обнаружил, что сон пропал напрочь.
В темноте слабо тлел уголек в трубке князя.
– Чего ты? – удивился он.
– Ничего себе, – почти хором ответили мы с Шейлом, который, разумеется, подскочил одновременно со мной. – Чего…
Шейл, впрочем, тотчас же уснул – его нервы были явно крепче моих. Набив трубку, я высек огня и посмотрел на хронометр. К моему изумлению, дело уже шло к рассвету! Мне почему-то казалось, что спал я никак не более получаса.
Покуривая, я глянул в бойницу. Ночь была ясной, далеко в небе слабо светилась вечерняя луна, совсем узкая в своей нынешней фазе. Я сидел, прислушиваясь к негромкому посвисту ветра, и думал о том, что в Пеллии сейчас, наверное, жара, голые мальчишки ныряют возле коммерческой пристани Альдоваара, собирая в свои рубашки съедобных моллюсков, которых они потом варят в закопченной железной бочке на мысу Фог. В кронах деревьев щебечут яркие птицы, а по набережной фланируют такие же яркие молоденькие девушки, мечтающие встретить щедрого кавалера.
Неожиданно Эйно пружинисто поднялся на ноги и сел возле бойницы. В его руках появился бинокль. Несколько секунд он пристально всматривался в сторону моря, потом бросил бинокль на мешок и помчался вниз.
«Что он там увидел? – встревожился я. – Неужели „Брин“? Но это же невозможно, он должен придти только вечером…»
Подняв его бинокль, я принялся обшаривать горизонт, и точно – далеко во тьме, на границе темного моря и чуть более светлого неба я различил две небольшие звездочки.
Эйно примчался наверх буквально через минуту, держа в одной руке большую масляную лампу, а в другой – уже знакомое мне приспособление для запуска сигнальной ракеты.
– Убирай мешки, – приказал он, поспешно устанавливая треногу возле бойницы.
Я отвалил мешки в сторону, и спустя несколько мгновений ракета с визгом умчалась в небо. Эйно разжег лампу и отодвинул в сторону проснувшегося от шума Шейла.
– Что это такое? Что это? Обстрел? – недоумевал парень, стараясь заглянуть ему в глаза.