Черный и зеленый
Шрифт:
Фабрика. Осень. Дорога
— Нет, ну это уже просто невозможно так. Честно говоря, надоело уже, — сказал Александр Александрович.
— Ну, подождите, подождите, давайте разберемся. Все ведь не совсем так, как вы говорите, — сказал Александр Александрович.
Александр Александрович и Александр Александрович стояли посреди так называемого автобусного круга, хотя это был вовсе не круг, а, скорее, прямоугольник с непрямыми углами, и углов было не четыре, а больше или меньше. А круг — это просто потому, что сюда иногда приезжает автобус и, постояв, разворачивается и уезжает обратно. Автобусный круг располагался около маленькой сутулой фабрики — ворота, будочка у ворот, забор, корпус, еще корпус, труба. Ворота открыты, и там, внутри, на фабричном дворе валяются,
— Опять условия меняются. Ведь уже договорились, что в первой половине — по тридцать пять, а дальше по тридцать восемь. А тут опять… Я ведь, смотрите, все уже подготовил — и таблицы, и подрисуночные подписи… — Александр Александрович совал под нос Александру Александровичу листочки бумаги, беспорядочно исчерканные зеленой гелевой ручкой. Ручка, судя по всему, писала плохо, и все эти длинные неровные линии и мелкие штришки тут и там прерывались, и было видно, что человек, создавший эти каракули, часто с остервенением водил ручкой по бумаге, чтобы восстановить приток геля, и листочки производили впечатление какой-то болезненной и в то же время дерзкой неряшливости.
— Зато с накопителями все у нас нормально прошло, разве не помните? Мы все свои обязательства выполнили. Александр Александрович, кстати, остался очень доволен вашей работой.
По серому небу медленно пролетел маленький черный предмет — живая птица или, может быть, придуманный людьми летательный аппарат. Деревья мотались на ветру. В промежутках между домиками виднелись голые поля. Голые — не в том смысле, что осень, урожай собран, и до весны поля голые, а весной там опять что-нибудь посеют, какой-нибудь злак, овощ или бахчевую культуру, и опять зацветет-заколосится… Нет, не засеют и не заколосится, они просто голые, и летом, и весной, и зимой голые, просто голые поля, всегда.
Было не совсем понятно, идет дождь или нет, вокруг суетилась влага, она не падала целенаправленно с неба на землю, а летала туда-сюда, и было мокро, но назвать это дождем было бы некоторым преувеличением.
Влага постепенно пропитывала листочки с зелеными каракулями, и зеленые каракули жалобно расплывались.
— Ну, это когда было. А теперь? Куда я теперь все это дену? Что, коту под хвост опять? Три недели работы.
— Ну, мы ведь заплатим. Александр Александрович, дорогой мой, вы поймите, это не я и не Александр Александрович решаем. Это ведь все решается на областном уровне.
— Да слышал я это уже много раз. Все время на область валите. При желании все эти вопросы давно можно было урегулировать. И когда, интересно, вы мне заплатите? За «Измерение летчика Ганнибала» мне до сих пор так и не заплатили.
— Да поймите же вы, Александр Александрович, мы ведь делаем гробы. Просто гробы. Вон, посмотрите, — Александр Александрович показал рукой на аккуратно сложенную у ворот фабрики стопку батарей центрального отопления. — Если бы мы, скажем, нефть добывали или, там, линолеум производили, тогда еще можно было бы как-то повлиять. А мы — просто гробы.
— Знаете, Александр Александрович, в конце концов, это ваши проблемы. Мне-то, собственно, что?
— Александр Александрович, но ведь и мы часто вам навстречу идем. Как-то вы уж очень… Одни обвинения от вас. Если уж сказать откровенно, то никакой практической пользы ни «Измерение» ваше, ни таблицы нам не приносят.
— Не приносят? Ну и прекрасно. Что мы тогда мучаемся? Ни вам пользы, ни мне. Ни уму, ни сердцу. Надоело, честное слово. Надо просто это все прекратить раз и навсегда, и все.
Подъехал желто-бесцветный, издающий тихие стоны автобус. Из автобуса вышли люди. В автобус вошли люди. Бабка-кондукторша поковыляла к воротам фабрики за печеньем. На фабрике делали печенье, которое продавалось в будочке около ворот.
— Александр Александрович…
— Да уже говорено сто раз. Лыко да мочало… Все, хватит.
— Ну, как знаете.
Александр Александрович пошел к автобусу. Александр Александрович постоял немного, потом сложил листочки с зелеными каракулями пополам, сунул их в карман и тоже пошел к автобусу. Александр Александрович вошел в автобус и сел у окна, но не рядом с Александром Александровичем, а на другое сиденье. Александр Александрович оглянулся, а Александр Александрович, заметив это, отвернулся к окну. Это раньше они всегда ездили вместе, разговаривали и даже иногда пили пиво, но сейчас уже не так, какой-то все-таки разлад между ними произошел, и они сидели на разных сиденьях и смотрели в разные окна в разные стороны.
Вернулась кондукторша с пакетом печенья. «Гробы и печенье», — отрывисто подумал Александр Александрович. Кондукторша медленно продвигалась по салону и собирала плату за проезд. Печенье лежало на кожухе мотора, рядом с водительским местом. «И печенье тут тебе, и гробы», — нехотя подумал Александр Александрович.
Кондукторша завершила свой обход и взгромоздилась на кондукторское место. Закрылись двери, автобус развернулся, доказав тем самым, что это место — действительно круг, автобусный круг, а не какой-нибудь там прямо- или многоугольник, и поехал — сначала по узкой петляющей дороге, а потом по широкой и прямой.
Автобус катился по прямой, ровной, широкой — по три полосы в каждую сторону — дороге. Эту дорогу построили несколько лет назад, она была очень широкая и прямая, с разделительным газончиком, никаких пробок, и теперь стало очень удобно добираться до населенных пунктов, расположенных вдоль этой прямой шестиполосной ровной дороги.
Пошли в лес
Дети вдруг взяли и пошли в лес.
Обычно они целыми днями, вечерами и иногда (в каникулы или когда они просто не хотели или не могли идти в школу) утрами играли во дворе. Хотя это пространство перед девятиэтажным домом, где они играли, вряд ли можно назвать двором. Просто часть поверхности Земли, которая без какой-либо резкой границы переходила в огромный пустырь. Можно сказать, что двор был частью пустыря, или что двором было все это огромное поле, на котором, правда, в отличие от нормального поля, почти ничего не росло, кроме какой-то маловразумительной травы, которая росла клоками, оставляя коричневые проплешины. За пустырем виднелись еще дома, пятиэтажные, там располагался весь населенный пункт, к которому относился девятиэтажный дом, возле которого играли дети и в котором они жили. Так получилось, что девятиэтажный дом построили на отшибе. На этом пустыре хотели поначалу тоже что-то построить, то ли стадион, то ли дворец спорта, то ли аэродром. Но в результате построили только этот девятиэтажный дом, который теперь стоял на отшибе. Люди, жившие в девятиэтажном доме, любили выйти на балкон или просто облокотиться на подоконник и смотреть в сторону тех неказистых пятиэтажных зданий, составлявших ядро населенного пункта.
Там, среди пятиэтажных домов, было в общем-то так же замызганно и покинуто, но все же более уютно. По крайней мере так казалось издалека людям, живущим в девятиэтажном доме.
Обычно дети играли в разные игры.
Втыкали в каменистую землю перочинные ножички. Часто ножички втыкались в камни, летели искры, и ножички отскакивали своими острыми (тупыми) лезвиями в детей, которые с воем отпрыгивали в сторону, но ножички все-таки иногда попадали в детей, нанося им повреждения.
Играли в подобия спортивных игр. Играть в футбол было мучительно. На бугристом дворе не было ни одного вертикального объекта, который можно было бы использовать в качестве штанги футбольных ворот. Ни столбов, ни приспособлений, сваренных из труб, предназначенных для сушки белья. Такие приспособления есть почти в каждом дворе, а в этом не было. Поэтому приходилось просто бросать на землю всякое тряпье, камни или что-нибудь в этом роде, чтобы обозначить пространство, в которое надо было забивать голы. Но это не решало проблем. Если мяч не катился по земле, а летел по воздуху, трудно было определить, был гол или нет. Защищающаяся команда утверждала, что мяч пролетел мимо или попал в штангу, а нападающие орали, что гол был. Спорили, дрались. У них не было футбольной федерации или судейского комитета, поэтому результаты их матчей были совершенно бессмысленными.