Черный Истребитель
Шрифт:
– А это как зовут?
– Глок.
– Вот ты какой, северный олень… - с уважением еще раз оглядела пистолет Танька.
– Давно были о вас наслышаны…
Саша отвел ее шагов на двадцать:
– Ну-с, прошу…
Танька прицелилась, встав в спортивную стойку - развернувшись к мишени почти что спиной и вывернув руку назад.
– Нет, - сказал Саша.
– Так не пойдет. Положи пистолет в карман. Теперь выхватывай и сразу же стреляй по банке.
Танька выстрелила и, разумеется, промахнулась. Отдача была нефиговая - она чуть не упала.
– Не останавливайся! Пали, пока не попадешь!
Попала она с третьего выстрела, причем уже второй пришелся в пень, сантиметра на три ниже жестянки.
– А хорошо!
– удивленно сказал Саша.
– Теперь то же самое, только вон по той елке. На уровне живота человека.
Танька трижды обстреляла елки, каждый раз перед тем пряча пистолет в карман. На третий раз Саша заставил ее сначала пробежаться, а потом сделать первый выстрел, еще не до конца остановившись. К ее превеликому изумлению, третья пуля попала-таки в ствол.
– Оружие тебе в руки давать можно. Если, конечно, не побоишься выстрелить в человека, - подвел итог Саша.
– Не побоюсь… - пожала плечами Танька.
– Хороший человек ко мне под пулю не полезет, плохого не жалко.
– Посмотрим… - неопределенно пожал плечами Саша.
– Не веришь?
– обиделась Танька.
– Ну и напрасно.
– Не замерзла?
– у Саши была потрясающая манера игнорировать ее мелкие обиды и недовольства, и Таньке это нравилось. Он прекрасно чувствовал разницу между тем, что ее действительно задевает, и тем, на что она обижается скорее для поддержания беседы.
– Нет пока, а что?
– Да пойдем домой… вроде нагулялись уже.
Назад возвращались не меньше часа - так далеко вглубь леса они успели зайти. В доме, едва успев снять ботинки, Танька помчалась ставить чайник и рассыпать по кружкам заварку. Все-таки она порядком замерзла, хотя замечательная куртка спасала от мороза. Но у Таньки были не очень хорошие сосуды, а потому всю жизнь мерзли руки и ноги, с этим ничего нельзя было поделать даже в самой теплой одежде. Она могла замерзнуть даже посреди лета. Грея руки о бок чайника, Танька приплясывала с одной полуотмерзшей ноги на другую и вполголоса ругала «мерз-зззкую з-зззиму». Не выдержав ее страданий, Саша раскопал где-то шерстяные носки. Носки больше кололись, чем грели, но все-таки было теплее.
Ароматизированный земляникой чай был замечательно крепким и душистым. Танька поставила себе в уме «пятерку». Саша тоже оценил ее старания, похвалив за верно отмеренное количество заварки. Отогревшись, они выползли во двор, где Саша умело развел огонь в мангале.
– Шашлык будет из сарделек, ибо приличного мяса в магазине не было. Но сардельки хорошие.
Оказывается, был уже вечер - темнело. От мангала шло тепло, сардельки, насаженные на шампур вперемешку с помидорами и ломтиками черного хлеба, румянились и шкворчали. Танька притащила гитару, стала играть. Руки на холоде почему-то не мерзли, хотя временами она сбивалась. Запивали шашлык чаем из термоса, передавая его друг другу.
– Завтра в Москву, - неожиданно сказал Саша в перерыве между песнями.
– Почему завтра?
Саша пожал плечами. Танька вздохнула, но промолчала. Уезжать не хотелось. К ней вдруг пришло «прозрачное» настроение, не оставлявшее ее летом в Ростове. Она знала, что дальше будет только плохое, что эти два дня на даче она будет вспоминать долго, и уже навсегда уйдет возможность беседовать, сидя у огня, вкусный травяной чай в термосе, теплая улыбка Саши. Будущее уже прописано где-то в небесных скрижалях, дурное, кровавое и жестокое будущее. И прятаться от него бесполезно.
Танька поежилась под курткой, прикусила губу.
– Не езди со мной в Москву… - тихо сказала она.
– Почему?
– тревожно посмотрел на нее Саша.
– Тебя там убьют, - еще тише сказала Танька, надеясь, что ее не услышат.
Саша услышал. Он на минуту перевел взгляд на прогорающие угли, чему-то улыбнулся.
– Делай что должно, и будь что будет, - легко и уверенно сказал он, поднимая на Таньку глаза.
Таньке стало горько и светло одновременно.
– Ну почему же мы такие сумасшедшие… - криво улыбаясь, сказала она. Саша молча положил руку ей на плечо. Вечер поздней осени обнимал их, и казалось, что вокруг сплетается невидимая и непреодолимая сеть, в которой все уже решено и отмерено. И Таньке вдруг захотелось самой сделать шаг навстречу этой предопределенности, покориться судьбе. Захотелось - и тут же стало стыдно этой минутной слабости. Любую сеть стоило рвать безжалостно, даже если она вела к счастью.
В эту ночь ветер как-то особенно противно стонал во дворе. Тревожный ночной ветер разгонял Танькино настроение до немыслимой скорости. Она лежала на спине, раскинув руки, полуприкрыв глаза, и чувствовала себя этим ветром, несущимся над ночным лесом, над дорогами и домами, с единственной целью - разбиться с воем о темное окно в маленьком теплом доме и последним прикосновением выстудить из него все то, что так дорого тем, кто пытался укрыться за стенами. В голове было так темно и мрачно, словно туда налили чернил. Или туши - густой и липкой художественной туши. В эту ночь хотелось резать вены осколком стекла, чтобы равнодушно следить за тем, как каплет с запястья кровь.
Устав думать о смерти и самоубийстве, Танька завернулась в плед и отправилась спать под бок к Саше. Когда она прижалась к его широкой спине, стало немного легче. Но общее ощущение, пред-знание обреченности не исчезло. Снились ей невстреченные люди и незнакомые места.
Утром было еще хуже. Не было сил даже пошевелиться, чтобы встать с постели. Хотелось только лежать, свернувшись безвольным клубочком, и, закрывая глаза, выть про себя. Саша возился то в этой комнате, то в другой, готовя завтрак и собирая вещи, и не беспокоил ее, лишь изредка внимательно поглядывал. Танька была ему за это благодарна. Но, когда все, кроме нее, уже было вполне готово к отъезду, все же присел рядом с ней, еще раз заглянул ей в лицо.
– Что с тобой?
– Я не хочу никуда ехать. Я не хочу, чтобы ты со мной ехал. Я не хочу, чтобы с тобой из-за меня что-то случилось.
– А оно случится?
– недоверчиво и беспечно спросил Саша.
– Случится!
– выдохнула Танька, злясь на себя за то, что не в состоянии подобрать каких-то весомых и убедительных слов.
– Ну и что же - будем жить тут?
– Не знаю… - Танька уткнулась в подушку. Лицо горело, словно при простуде.
– Таня, у нас почти нет времени. Мы не знаем, когда Скиннеру надоест играть в доброго дядю. Можно сидеть здесь и ждать, когда нас найдут ребята Маршала. Можно поиграть в «казаки-разбойники» и положить их всех. Но когда сюда придет Скиннер и группа захвата, играть будет бесполезно. И до Маршала мы уже не доберемся. Понимаешь?