Черный караван
Шрифт:
— Некоторые журналисты пишут, будто бы Хабибулла-хан сказал, что с большевиками на один корабль садиться нельзя.
— А зачем садиться на один корабль? — Хан снова заговорил горячо: — Разве нельзя жить, сидя на разных кораблях? Жизнь покажет, чей корабль более устойчив против бурь и штормов. Брать уроки у жизни, понимать сложность событий — вот что нужно для вождения государственного корабля. Это — основное условие, бесценный компас. Забыть это условие — значит посадить корабль на мель. И прежде, как говорит история, государственные корабли тонули — и в Европе, и в Азии. Что ж, виной этому были большевики? Нет, бессмысленная политика, неразумные действия были тому виной.
Мотивы Асадуллы-хана были мне понятны. Говоря военным языком, он мечтал стать в один ряд с большевиками и вместе идти в наступление против кашей восточной политики. Чем же этот человек лучше большевиков?
Я хотел затронуть пендинский вопрос. Но не знал, как сделать это. Если проявить хоть малейшую неосторожность, Асадулла-хан наверняка поймет, что мы заинтересованы в этом вопросе. Но тут он сам открыл мне путь. Холодно улыбаясь, он заговорил укоризненно:
— В нашей среде тоже имеются политики, которые советуют напасть на Закаспий. Есть и такие… Когда-то Афганистан контролировал Пендинский оазис. Затем туда пришли русские. Сейчас, разумеется, создались благоприятные условия, чтобы снова овладеть этим районом. Но существует и другая сторона вопроса. До сих пор мы страдали от насилия. Еще повсюду видны следы войны. И если теперь мы сами возьмемся за оружие, прибегнем к насилию… Как будем выглядеть мы перед судом истории? Не уподобимся ли мы тому человеку, который, едва вырвавшись из рук разбойника, сам занялся разбоем? Как вы полагаете, полковник? Может быть, я ошибаюсь?
Вопрос хана показался мне подозрительным. Почему он спрашивает моего совета? Может быть, что-то подозревает?
Я ответил небрежно, сделав вид, будто ничего не знаю, чтобы как-нибудь не вызвать подозрения:
— Говоря по правде, я не знаком с пендинским вопросом. И, возможно, ошибусь, если выскажу какое-нибудь определенное мнение. Но, по имеющимся у нас сведениям, большевики усиленно укрепляют Кушку. Если Герат для них ворота Индии, то Кушку они считают трамплином для прыжка к нему. Как бы это не повлияло на решение пендинского вопроса.
Хан промолчал. Я тоже ни словом больше не коснулся этой темы. Позиции и так были ясны.
В заключение беседы Асадулла-хан спросил меня, куда я намерен направиться. А когда мы начали уже прощаться, он вдруг с неудовольствием заговорил о Персии, о том, что в Тегеране слишком часто сменяется правительство:
— В начале года был Мостоуфи-эль-Мамалек… Затем Самсам эс-Салтане… А теперь Восуг-эд-Доуле… За полгода — третье правительство!
Я коротко рассказал о том, что положение в Персии тяжелое, что в частой смене правительства повинны коварные действия большевиков.
Асадулла-хан улыбнулся неодобрительно:
— Нет, нет! Дело не в большевиках. Причина иная… Вы сегодня говорили: «Хотя кривая сабля в руках у военных, но распоряжаются ею политики». Хорошо сказано! На этот счет у нас есть недурная пословица: «Борода моя, но хозяин ее — мулла»… Мы не хозяева своей бороды. Поэтому в большинстве случаев, проглотив обиду, вынуждены бываем играть в чехарду. А чтобы избежать этого, есть единственный путь: или сбрить бороду начисто, или стать ее хозяином!
Я невольно прикоснулся рукой к своей бороде.
От Асадуллы-хана я вернулся усталым, словно проделал большой путь. Голова гудела, во всем теле чувствовалась слабость. Хан произвел на меня сильное
Приказав Ричарду никого не впускать, я прошел к себе и прилег на диван. Снова задумался об Асадулле-хане. До сих пор как будто дела складывались удачно, даже возникала уверенность, что удастся раздуть костер пендинского вопроса. После встречи с Асадуллой-ханом мною начали овладевать сомнения. Удастся ли нам при сложившихся обстоятельствах сыграть на национализме афганцев? Но, как бы то ни было, следовало продолжать начатое, поднять племена, ханов и сердаров, с их помощью заставить правительство Афганистана отказаться от уклончивой политики и нацелить его на борьбу с большевизмом.
Мы с Абдуррахманом обстоятельно обсудили все эти вопросы. Было ясно, что только с теми людьми, какие находятся в Герате, нам с этой сложной задачей не справиться. Необходимо срочно вызвать сюда хотя бы двух опытных офицеров, чтобы они, в контакте с Абдуррахманом, смогли подготовить и осуществить некоторые меры и оказать давление на политику центрального афганского правительства. Я решил в своем донесении в штаб о встрече с Асадуллой-ханом особо подчеркнуть это.
Завтра я должен буду покинуть Герат. Первый этап тяжелого пути пройден. Что-то ждет меня на втором этапе?
12
Когда мы подъехали к усадьбе Музаффар-хана, день уже клонился к вечеру. Селение лежало у подножия горы, протянувшейся с севера на восток. Арык, стремительно сбегавший с горы, был, по-видимому, основным источником жизни. По обоим берегам его раскинулись возделанные поля, множество примыкавших друг к другу участков разной величины. Их вдоль и поперек пересекали арыки поменьше, обсаженные с обеих сторон тутовником и кукурузой. Чего только тут не было: пшеница, ячмень, хлопок, кунжут, просо, клевер, дыни, арбузы… Все вокруг зеленело. Пшеница и ячмень были убраны, то там, то тут желтели харманы [34] . Вблизи селения был большой сад, росли абрикосовые, персиковые, гранатовые деревья.
34
Харман — место, куда свозят сжатый хлеб; гумно (туркм.).
После городской тесноты открывшийся глазам простор радовал душу. С гор веяло прохладой. Жара смягчилась, не было прежнего удушливого зноя, дышалось легко.
Музаффар-хан был родом из Себзевара, из племени дуррани. Его отец когда-то был крупным чиновником в Герате. Объезжая вилайет, он заехал в это селение. Оно ему понравилось. Через два года он целиком купил все селение, постепенно перевел сюда своих соплеменников из Себзевара. Так маленький аул берберов, называвшийся Сурфа, превратился в большую усадьбу Музаффар-хана.
Доехав до широкого брода, мы придержали лошадей. Со мной были капитан Дейли, Артур и Ричард. Автомобиль мы оставили у Абдуррахмана, чтобы не бросаться в глаза окрестным дайханам. Сменили и одежду. Я по-прежнему был одет паломником, захватил даже четки. Капитан Дейли нарядился торговцем, только белую одежду сменил на серую, голову повязал шелковой чалмой с бахромой. Артур и Ричард переоделись афганскими крестьянами. У обоих за плечами висели винтовки, на поясе — патронташ с блестящими патронами. Брат Абдуррахмана с четырьмя вооруженными нукерами проводил нас до самой усадьбы Музаффар-хана. Здесь нам предстояло встретиться с караваном, который вышел из