Чёрный Колибри
Шрифт:
Чарльз не знал сколько времени прошло с момента, когда он вышел из квартиры. Начинало холодать, однако возвращаться домой не хотелось. Он вдруг увидел знакомую вывеску на дальнем конце улицы.
В трактире царила привычно оживлённая атмосфера. Подошва прилипала к старому, мощёному каменной плиткой полу, на который каждый день проливались литры пива. Повесив пальто и шляпу, доктор направился к барной стойке.
Держа стакан с виски в руке и сидя на высоком стуле, он развернулся в сторону импровизированной сцены в дальнем углу бара. Там, как и всегда, выступало трио уличных музыкантов, с которыми он познакомился несколько
Эти трое приехали в Париж из Италии в поисках лучшей жизни. По правде говоря, доктор мало что знал о биографии Поля и Кристиана, они не любили говорить о прошлом. Ребекка же рассказывала о себе более охотно, хоть судьба у неё была не из лёгких.
Она выросла в приюте при церкви, где пела в хоре.
– Я никогда не знала своих родителей, – рассказывала девушка однажды, – Говорят, мать оставила меня на пороге церкви с небольшой запиской, где просила позаботиться обо мне. Хороша матушка, правда? А потом я встретила этих двоих. Кристиан рассказал мне о плане поездки во Францию, тогда я напросилась с ними. Терять было нечего. Мы начали выступать недалеко от Триумфальной арки, пока не попали сюда.
Чарльз всегда любил наблюдать за тем, как она меняется на сцене в зависимости от исполняемой ею песни. Ребекка бывала провокационной и дерзкой, скромной и таинственной, спокойной и лиричной. Она умела пропускать музыку через себя и передавать свои чувства окружающим. Вряд ли она смогла бы жить без этого, ведь даже после выступлений девушка постоянно напевала простые мелодии себе под нос.
Доктор всегда приходил в бар очень поздно и оставался до самого закрытия. Он выписывал рецепты на лекарства его владельцу и потому пользовался некоторыми привилегиями.
– Где ты пропадал, негодник? – Ребекка обняла его со спины, дождавшись, пока последний старик выйдет на улицу, расплатившись грязной мелочью.
– Появились срочные дела за городом, – ответил мужчина, пока она присаживалась рядом.
– Очередной богатенький граф стал жертвой старческого маразма? – ухмыльнулась она, болтая ногами на барном стуле.
– Я ведь говорил, что не имею права разглашать информацию о своих пациентах. Это запрещает врачебная этика.
– Ох, вечно ты такой занудный, – протянула девушка, делая глоток виски из переданного барменом стакана.
– Бекс, прекрати, тебе уже не раз объясняли, – прервал её подошедший Кристиан.
Она ответила ему что-то на беглом итальянском, поправляя волосы. Они легко могли бы сойти за брата и сестру, ведь были очень похожи.
– А где Поль? – добавила Ребекка, вновь перейдя на французский.
– Как обычно возится со своей виолончелью.
– Я уже иду! – послышался голос музыканта из другой части бара.
– Вечно он так долго, – вздохнула девушка, крутя на стойке уже пустой стакан.
– Ну вам ведь не надо тащить с собой инструменты, – возразил доктор.
– Никто не заставляет его каждый раз таскать эту громадину с собой, Поль запросто мог бы оставлять её здесь. Но он печётся об этой виолончели так, будто собирается на ней жениться.
– Простите, волос на смычке порвался, – виновато проговорил высокий юноша с русыми волосами и бледными веснушками по всему лицу, идущий с виолончелью в футляре наперевес.
– Наконец-то, – хором произнесли Кристиан и Ребекка, уже натягивая верхнюю одежду.
– Эй, Чарльз, ты с нами? – окликнул его Поль уже у выхода.
– Пожалуй, – кивнул доктор, оставляя на стойке несколько монет.
Он нагнал их уже на улице. Кристиан прикуривал сигарету, а Ребекка звонко смеялась с какой-то его шутки.
– Ну что, идём? – спросила девушка, и они двинулись по пустынной улочке, едва освещаемой старым фонарём.
Находясь в компании этих мечтательных музыкантов Чарльз всегда чувствовал себя каким-то скучным стариком, хоть превосходил их в возрасте всего на несколько лет. Они умели жить одним днём, что в некотором плане даже неплохо. Могли запросто начать петь Марсельезу во всё горло, когда на улице уже давно за полночь. Этим троим было наплевать на правила. Они не раз убегали от местной полиции из-за своих безобидных проделок. Рядом с ними всегда ощущался этот прохладный дух бурной молодости, свободы и беззаботности.
– Спорим на франк, что я перепрыгну на тот берег? – вдруг обратился Кристиан к Полю, когда они проходили мимо узкого канала.
– Ты ведь промокнешь! – попыталась остановить его Ребекка.
– Спорим! – с азартом в голосе ответил юноша.
Тогда Кристиан, не поддаваясь на уговоры подруги, разбежался и одним лёгким прыжком оказался на противоположной стороне канала.
– Ты должен мне один франк! – гордо крикнул он оттуда.
– Как дети! – смеялась Ребекка, пока герой дня пытался вернуться на нужный берег.
Кое-как перепрыгнув назад и чуть не свалившись в канал, Кристиан подошёл к девушке и обнял её за талию.
Иногда Чарльзу становилось жалко Поля, ведь временами эти двое слишком сильно увлекались друг другом, оставляя его уныло плестись позади.
Оставшаяся часть пути прошла без провокационных происшествий, но в такой же приподнятой палитре настроений.
Они остановились у маленького подъезда одного из домов.
– Может поднимешься? – предложил Кристиан, шаря по карманам в поисках ключей.
– Да, расскажешь о каком-нибудь психозе или неврозе, – поддержала его Ребекка.
– Благодарю, но нет. Завтра много дел, мне пора возвращаться домой, – вежливо отказался доктор.
– Ладно, но пообещай, что будешь заходить почаще! Без тебя в трактире совсем скучно, – девушка обняла его на прощанье.
– Хорошо, – улыбнулся Чарльз, вдыхая цветочный аромат её духов и, пожав руки Кристиану и Полю, двинулся в направлении дома.
Прежде чем свернуть за угол, доктор успел заметить, как в нескольких окнах загорелся свет. Он уже не раз бывал в их съёмной квартирке, скромной, но весьма уютной. Там всегда царил некий хаос: везде были разложены высокие стопки книг, иногда доходившие чуть ли не до потолка, множество полных пепельниц, которые всегда вытряхивала только Ребекка, сетуя на неаккуратность своих сожителей, узкий межкомнатный коридор заканчивался старой белой дверью, ведущей в кладовую с кучей винных бутылок.