Чёрный Колибри
Шрифт:
– Почему вы так уверены в этом?
– Вы всегда слушаете меня слишком внимательно, когда я говорю об Астрале. И постоянно что-то записываете в свой блокнот. Ваш предшественник делал то же самое, а потом поставил мне шизофрению.
– Подождите, кто лечил вас до меня?
– Какой-то странный доктор. Он был похож на перекормленную крысу. Тонкий нос и глаза-бусинки, все время гнусавил… Барти, кажется.
Чарльз узнал в описании своего друга Бартемиуса. Это значительно меняло всю ситуацию. Ведь именно Барти подсунул
– А почему вы решили поменять доктора?
Ингрид улыбнулась:
– Он был таким назойливым. Постоянно убеждал меня в наличии тех симптомов, которых у меня нет. Мне это надоело и однажды я закрыла его в кладовой. Хороший был день…
– Жестоко вы с ним.
Девушка пожала плечами:
– Он заслужил. Большего шовиниста я в жизни не видела.
***
Дорога тонкой полоской рассекала перелесок надвое. Вскоре деревья совсем закрыли собой луну и доктор не видел ничего дальше своего носа. Оставалось лишь гадать, что скрывает за собой тьма вокруг.
– Неужели вы не боитесь? – нарушил повисшую тишину Чарльз, когда откуда-то вдруг резко вспорхнула летучая мышь.
– Страх помогает мне чувствовать себя живой. Ощутить свою уязвимость и осознать ценность жизни. Я будто просыпаюсь ото сна, чтобы затем снова вернуться к своему томному существованию в стенах поместья, – ответила девушка, – И, что вообще такое страх? Вот чего вы боитесь сейчас?
Она вновь ударялась в лирику. Ингрид наверняка была очень высокого мнения о своих рассуждениях, но сейчас доктору было важно не дать ей вновь спрятаться под свой панцирь притворства и безразличия.
– Что из чащи вдруг выпрыгнет какой-нибудь дикий зверь и растерзает нас в клочья.
– То есть вы беспокоитесь за себя и свое здоровье. Таким образом страх в данной ситуации лишь искаженная форма эгоизма, – заключила Ингрид.
– А если я боюсь за вашу жизнь?
Некоторое время она молчала. Чарльзу удалось сбить собеседницу с толку. Он потихоньку начал разгадывать её. Ингрид явно нравилось высказывать свои мысли, пусть это и не всегда выходило так эффектно и умно, как она полагала.
– А что насчет вас? У вас есть какое-нибудь странное увлечение, сродни моей увлеченности страхом? – спросила девушка, стремясь сменить тему разговора.
Доктор замялся
– Я люблю гулять по улицам Парижа… – неуверенно выговорил он.
Ингрид рассмеялась:
– Неужели вы и правда такой… – она сделала паузу, пытаясь подобрать слово, – скучный?
– Я люблю гулять по отдалённым улицам Парижа, по его темной изнанке, куда не заходит ни один приезжий.
Девушка взглянула на него:
– Уже лучше, – её глаза сверкнули в темноте, – Расскажите мне о своем детстве. Почему вы все время только учились?
Что вдруг сделало её такой разговорчивой? Доктор все это время тщетно пытался найти фактор, так сильно повлиявший на поведение пациентки. Он обещал себе перестать анализировать каждое ее действие хоть на время, но не смог.
– Меня взял под опеку один известный доктор. Я переехал в Париж из пригорода Марселя. Вся эта жизнь и перспективы так окрыляли меня, что я очень боялся вернуться назад, поэтому делал все, что в моих силах, чтобы только остаться в Париже.
– А ваши родители?
– У меня была мать и два брата, но я не видел их с тех самых пор. Мне некуда было написать, у нас не было постоянного адреса. Я до сих пор не знаю, что с ними стало. Но, вероятно, они умерли от тифа или лихорадки. Я почти ничего о них не помню, – Чарльзу вдруг сделалось грустно. Он ведь даже не пытался найти их. Но почему? Они его единственная родня, а его никогда не заботило их существование. Ингрид будто бы почувствовала его меланхолию и замолчала, тоже погрузившись в свои мысли.
Ноги начинали ныть от ходьбы, прохладный воздух просачивался за воротник рубашки и заставлял поёжиться. Они шли уже около двадцати минут. Доктор собирался спросить, как долго еще идти, но девушка вдруг остановилась.
– Нам сюда, – она указала на узкую тропинку справа, ведущую куда-то вглубь перелеска.
От росы у доктора промокли ботинки. Про себя он подумал, что следующие пару дней ему наверняка придется лечиться от простуды, но не подал виду, ведь Ингрид невозмутимо шла впереди него и доктору не хотелось показаться слабаком. Наверное, она была права. Пусть это и пугающе, но в то же время захватывающе. Быть может, ему стоило хоть иногда отвлекаться от своих засаленных конспектов, ведь теперь он уже староват для таких выходок. Какое то странное ощущение ностальгии по непрожитым моментам появилось внутри.
Наконец перелесок начал рассеиваться и они вышли на небольшую поляну, сплошь окруженную деревьями. Доктор остановился. Перед ним высился тот самый чёрный дом с белой дверью. Луна очень выгодно освещала его, создавая вокруг готически мрачную атмосферу. В ночи он выглядел зловеще и в точности так, как описывала девушка: массивный дуб чуть поодаль, ветхое крыльцо на втором этаже, заколоченные окна. Пугает, но манит.
– Неужели вы осмелились пробраться внутрь? – удивленно спросил Чарльз.
– Это было одновременно самым смелым моим поступком и самой фатальной ошибкой, – всматриваясь в фасад особняка произнесла девушка.
– Что случилось дальше?
– Пойдемте, – Ингрид потащила доктора ко входу в дом.
– Вы собираетесь войти внутрь?! – в панике спросил мужчина, упираясь ногами в мокрую скользкую траву.
– Нет, я лишь собираюсь присесть на ступеньки, вы ведь хотите послушать мой рассказ, – поспешила успокоить его девушка, – Если бы я хотела от вас избавиться, то закрыла бы в кладовой.