Чёрный король и принцесса Аврора
Шрифт:
Рейнхарт, как ни странно, уснул, едва голова коснулась подушки. И спал сладко и спокойно, как человек, принявший трудное решение.
Ему приснился небольшой домик в густом лесу, в нём живёт теперь сам Рейнхарт, приснилось на огромной кровати гнездо, а в нём четыре по четыре изумрудного цвета яйца, «Шестнадцать, значит, всего», – подсчитал во сне Рейнхарт, а на них – ворона.
– Дорогая, – сказал Рейнхарт, – оденься! Неприлично так ходить при детях.
– Они же ещё не вылупились, – сказала ворона, – вот когда вылупятся, тогда я обязательно надену жабо…
Рейнхарт проснулся. За окном было по-прежнему темно. Хоть глаз выколи. «Интересно,
На этот раз ему приснилась хрустальная гора, на вершине – хрустальное дерево, на ветке которого спал Рейнхарт и его любимая ворона. Было холодно, и они прижимались друг к другу. Рейнхарт взял жену под крыло – и тут ветка хрустального дерева хрустнула, надломилась и рассыпалась на мелкие осколки, дождём хлынувшие по склону хрустальной горы. Они звенели, как малюсенькие колокольчики. Осколки отскакивали от гладких стен алмазными брызгами, сверкали и переливались. «Красиво», – подумал Рейнхарт. Тут хрустальная гора пошла трещинами и рассыпалась в пыль…
Глава тринадцатая. Деятельное раскаяние
Звук рассыпавшейся во сне горы разбудил Рейнхарта.
Не успел он прийти в себя, как услышал крик из соседних покоев. Наяву! Хорошо, что он вчера лёг спать, не раздеваясь!
Рейнхарт ворвался в покои королевы и чуть не споткнулся о лежащего на полу короля, борода его нелепо задралась вверх. На кровати недвижно лежала, будто спала, бледная королева: заострившийся профиль, восковая кожа, сложенные на груди руки. «Вот оно какое, деятельное раскаяние, – ужаснулся Рейнхарт.
Он поднёс к лицу королевы зеркало. Не затем, чтобы увидеть её истинное лицо, нет, он надеялся, что зеркало запотеет. Напрасно. Она не дышала. Но Рейнхарт успел заметить, что в зеркале лицо её было молодым, спокойным и прекрасным.
Рейнхарт занялся королём. Зеркало запотело – жив, слава богу! Рейнхарт осмотрелся. На столике – кубок. Взял в руки: на дне, как жемчужина, перекатывалась капля жидкости. Понюхал. Аконит, трава забвения. «Она заслужила покой», – подумал Рейнхарт.
Неожиданно он почувствовал спиной и затылком холодок. Сквозняк? Оглянулся: в чёрном дверном проёме стояла Аврора. В белом платье. Красивая, такой он видел её в зеркале во время вчерашней трапезы. Рейнхарт так растерялся, что не нашёл ничего лучше, чем сказать:
– Красивое платье!
– Что ж, вполне сносный комплимент, – улыбнулась Аврора.
Глава четырнадцатая. Слова ничего не значат
Вечером овдовевший король, Рейнхарт и Аврора в человеческом обличье ужинали втроём. Есть никто не мог. Ужин – просто причина побыть вместе, поделиться горем, избыть его и порадоваться избавлению Авроры от проклятия. Теперь их троих многое связывало.
Мать покончила с собой в день шестнадцатилетия Авроры, искупив этим вину нечаянного материнского проклятия, и вернула Авроре её истинный вид. Рейнхарт понял, что, как и в его семье, в семье Авроры радость и печаль ходят вместе. У него в роду день смерти двух членов семьи совпадает с днём восшествия на престол третьего. А в её семье – день смерти матери является днём рождения и преображения самой Авроры. Всё переплелось. Радость сквозь слёзы, печаль сквозь счастье. «Как солнечный луч сквозь витражи», – подумал Рейнхарт.
Солнце заглядывало в траурно убранный зал. Разноцветные пятна – синие, красные, жёлтые, горели на стенах.
– Язык не слушается, не привыкла говорить – пожаловалась Аврора.
Отец Авроры молча глотал слёзы.
– Не плачь, папа.
– Я плачу от счастья, дочка.
Солнечный диск краешком коснулся моря.
– Раньше ты всегда прилетала домой в эту минуту, – сказал король, – не хочешь червячков, доча?
– Папа!
– Шучу, шучу!
Красное солнце погрузилось в воду наполовину. Облака окрасились снизу розовым. «У каждой тучки есть розовая подкладка», – вспомнил Рейнхарт слова матушки, мол, даже в несчастьях есть какая-то польза.
Рейнарт стоял у окна. Он почему-то не доверял воцарившейся идиллии и ощущал опасность, только не понимал, откуда она исходит. Аврора подошла и положила руки ему на плечи. Она словно светилась изнутри нежным светом.
Ещё мгновение – и солнце утонет в море. Погасли цветные пятна на стенах, погасли витражи. Рейнхарт приблизил лицо к лицу Авроры – не мог на неё наглядеться, ему до смерти захотелось поцеловать её, ощутить нежные губы, а не птичий клюв! Но подумал, что может испугать её, и не стал целовать. Только крепче обнял Аврору, а она вдруг сжалась в его руках до размеров птицы. Он ощутил тельце, плотно, одно к одному, покрытое блестящими пёрышками. Лапки с острыми коготками судорожно цеплялись за его пальцы, Рейнхарт едва сдержался, чтобы не отбросить иссиня-чёрную птицу. Она поняла, что с ним происходит, и на её глазах вскипели слёзы, клюв страдальчески раскрылся, она беззвучно заплакала. «Жалко её до слёз» – расстроился Рейнхарт. Белое платье упало ему под ноги.
Он собрался с духом, взял птицу в ладони, сложенные лодочкой, и поцеловал в голову. Птица трепетала в его руках, подёргивала холодеющими лапками, заламывала крылья. Он испугался, что она сейчас умрёт. Одно крыло повисло. Растопырились хрупкие перья.
Король и Рейнхарт не знали, что делать. Не знали, что сказать. Да и кто бы смог найти подходящие слова?
Слова ничего не значат.
Глава пятнадцатая. Хочешь поцеловать девушку – не тушуйся
Чары не сняты? Что это означает?! Ворона осталась вороной. Один день побыть человеком и опять вернуться в птичье тело?! Лучше бы она вовсе не покидала его, она ведь привыкла: как-то жила, летала. Так ещё больнее. Целый день ворона была человеком, была счастлива, хотя и горевала о матери, конечно. Но теперь получается, что её жертва была напрасна? Аврора опять оказалась в тесной тюрьме птичьего тела! За что?!
Рейнхарт бормотал проклятия. Король плакал. Однако ворона первой пришла в себя. Она перелетела на книжную полку и принялась долбить клювом корешок «Основ магии». Рейнхарт придвинул кресло, положил гримуар перед свечами и открыл на сто одиннадцатой странице, где вчера он прочёл, как вернуть вороне человеческий облик. Слова «на время снято» будто горели холодным огнём, ну почему он сразу не обратил на них внимания! Рейнхарт перевернул страницу и обнаружил, что текст о нечаянном материнском проклятии переходит на сто двенадцатую.
Мелким почерком составители книги дописали: «Примечание. В первый день обретения человеческого облика проклятое своей матерью создание должно закрепить результат посредством заключения брака, дабы окончательно освободиться от родительской власти. Ежели… («Ежели!» – хмыкнул про себя Рейнхарт) будет условие не выполнено, обретённое тело закреплено стать не сможет». Вот как! Он закрыл книгу. Так вот что означали слова «на время снято». Снято, но не совсем. На один день.
– Я опоздал! – сказал Рейнхарт, – я должен был сразу же просить твоей руки!