Черный лебедь
Шрифт:
— Ни о чем? Это говорит о том, что он гнусный пират, презренный разбойник!
Тут в дверях появился Пьер.
— А вы, вы просто кретин, и если будете вести себя так и дальше, получите по заслугам, а вместе с вами пострадают и другие.
Майор застыл разинув рот, его негодование трудно было описать: как мисс Присцилла, к которой он всегда относился как к нежной, благовоспитанной девочке, могла позволить себе говорить с ним, образованным человеком, офицером, в подобном, оскорбительном, тоне! Для него это было вне всякого разумения. Вполне вероятно, что страшные события минувшего утра пагубно сказались на ее легко ранимом рассудке. Придя в себя, он было собрался ее отчитать, но она так же резко, как и минуту назад, оборвала его. Воспользовавшись тем, что Пьер поспешно удалился, девушка приблизилась к майору и стиснула его руку.
— Неужто вы и впрямь потеряли благоразумие, если осмеливаетесь дерзить этому человеку? — торопливо проговорила она.
Вероятно, ее упрек был действительно справедлив, однако майор не мог принять ее слов. Не на шутку оскорбясь, он высокопарно выразил ей свое недоумение и обиженно смолк.
Вскоре возвратился де Берни, его сопровождали здоровяк ирландец Уоган и другой пират, небольшого роста, толстый, вялый на вид, но крепкий, с широченными плечами и мелкими чертами лица. Войдя, он представился — Холлиуэл, старший штурман.
Они уселись за стол. И перед ними тотчас возник Пьер, гибкий и проворный как тень.
Де Берни взял стул, на котором еще недавно сидел бедняга Брэнсом, не знавший ни забот, ни печали. Мисс Присциллу с майором он усадил по правую руку от себя — спиной к иллюминаторам, — а Уогана с Холлиуэлом — по левую.
Обед прошел безрадостно. Поначалу оба пирата проявили было веселость. Однако от ледяного взгляда де Берни и высокомерного молчания «миссис» де Берни и ее «братца» их веселье как рукой сняло. На плоском, грубом лице Уогана появилась маска недовольства.
Зато старший штурман с жадностью накинулся на еду. За столом его заботило лишь одно — как побольше набить брюхо И отобедал он действительно на славу, даже сам не ожидал, — проглотив изрядное количество мяса и свежих фруктов, благо на «Кентавре» и тою, и другого оказалось больше чем достаточно. Ел он громко чавкая, не думая ни о чем, кроме еды, и смотреть на него было крайне неприятно.
Майор едва сдержался, чтобы не выразить презрение по поводу его отвратительных манер. Что касается мисс Присциллы, то она, изнуренная страшными испытаниями минувшего дня, венцом которого стал обед в обществе пиратов, тем не менее держалась с достоинством. Она едва притронулась к еде. однако никто из присутствующих этого даже не заметил.
Глава VIII
КАПИТАН
Наступила безлунная тропическая ночь, озаряемая мириадами ярких звезд. Де Берни расхаживал взад и вперед по полуюту, и от его высокой фигуры на палубу, освещенную кормовым фонарем, ложилась длинная тень.
На закате ветер заметно ослаб, однако направление его не изменилось. «Кентавр» на всех парусах шел прямо на юго-запад, теперь его руль и мачты были в полном порядке. За ним, метрах в двухстах — судя по огонькам трех носовых фонарей, — рассекая фосфоресцирующие волны, следовал Том Лич.
Ночь выдалась нестерпимо душная, и большая часть буканьеров, нынешняя команда «Кентавра», высыпала на верхнюю палубу — под свет сигнальных фонарей, мерцавших, словно светлячки.
Рядом пираты играли в «семь-одиннадцать», и время от времени звон костей в кружках, заменявших им оловянные стаканчики, заглушался взрывами хохота и бранью. На полубаке, под нестройный аккомпанемент скрипки, больше напоминавший пиликанье, и грубый одобрительный смех слушателей, звучала одна и та же непристойная песня.
Де Берни слышал весь этот гвалт лишь краем уха и не обращал на него никакого внимания. Он был занят своими мыслями и совершенно не реагировал на то, что творилось вокруг.
Около полуночи он спустился вниз и направился к себе в каюту. У входа в коридор на нижнюю палубу, прислонясь к переборке, стояли Уоган и Холлиуэл и о чем-то шептались. При его появлении они смолкли и пожелали ему доброй ночи.
Войдя в коридор, молодой француз подумал, что попал в пещеру. Впереди — ни огонька. Де Берни уж было собрался ступить в его черную глубину, как вдруг ощутил прямо перед собой — ибо все его чувства вмиг обострились — едва уловимое движение. Он замер, но тут же успокоился, услышав тихий, почти таинственный голос:
— Господин!
И он двинулся следом за Пьером — незримым, безмолвным стражем, охранявшим дверь в его каюту. Конечно, это он потушил фонарь.
В каюте, где горел светильник, де Берни обратил внимание на встревоженное, лоснящееся от пота лицо юного метиса. Ровным голосом, почти шепотом, Пьер по-французски сообщил ему в двух словах следующее: он шел на палубу подышать воздухом, но у входа в коридор услышал голоса Уогана и Холлиуэла. Уоган упомянул имя де Берни — его тон насторожил Пьера. Бесшумно отступив назад, он потушил фонарь, чтобы его не заметили, и ползком подобрался ко входу, решив послушать, о чем говорили пираты. Из их разговора он узнал, что оба помощника вместе с капитаном замыслили против де Берни гнусное действо. Как только тот приведет их на место и дело будет сделано, они там же его и прирежут — так что свою долю он получит сполна.
Уоган раскрыл этот замысел Холлиуэлу, чтобы успокоить его, потому как тот больно уж злобствовал из-за того, что согласно какой-то там сделке де Берни причиталась пятая часть добычи. Уоган посмеялся над ним и заверил, что де Берни получит ровно столько, сколько они сочтут нужным, а нет, так ему просто перережут глотку — и концы в воду.
Однако Холлиуэла не так-то просто было урезонить. Де Берни, мол, хитер как черт и скользкий как угорь — улизнет из рук так, что глазом не успеешь моргнуть. К тому же он не дурак, себе на уме и уж наверняка почуял недоброе…
— Но с какой стати ему не доверять нам? — бесстрастно ответил Уоган. — Он бывалый буканьер, таких уж нет. Так что сдохнет, а слово свое сдержит. А мы постараемся усыпить его бдительность. До тех пор пока не выйдем на караван, придется плясать под его дудку и потакать его прихотям. А коли будет слишком задирать нос, мы ему это припомним. В конце концов, заплатит за все с лихвой.
Потом, услышав, как де Берни спускается по трапу, они притихли.
Француз выслушал слугу не проронив ни слова. Он стоял у стола, стиснув рукой подбородок, и размышлял, но на лице его не было ни страха, ни удивления.