Черный лед
Шрифт:
– А кто купил усадьбу, не знаете?
– Нет. Новый владелец так и не въехал. Иногда, правда, там появляется нанятый эконом: он присматривает за хозяйством. На прошлой неделе я видела свет в башне, но – нет, это был не хозяин. Никто так и не поселился в этом доме и, наверное, не поселится. Должно быть, кто-то искал, куда вложить капитал, а во что тут вкладывать? Мы здесь так далеко от всего и так от всего отстали…
– Последний вопрос, мэм. Может, вы обратили внимание, не приезжал ли кто-нибудь с Кэлом во время его…
– Нет, он всегда был один. Бедный мальчик был всегда один.
На обратном пути в город Босх размышлял об одиноких вахтах, которые нес Калексико Мур у стен отцовского дома, и спрашивал себя, тосковал ли Кэл по родному гнезду, лелеял ли воспоминания об отце, или тут было всего понемногу. Потом в памяти Босха всплыла его собственная единственная встреча с отцом – старым, больным человеком, стоящим на пороге смерти. Тогда Босх простил ему каждую украденную у него секунду и каждый час; он знал, что должен это сделать, иначе всю последующую жизнь станет тщетно скорбеть по ним.
Глава 27
Вереница машин перед пограничным пунктом на пути в Мексику была гораздо длиннее и двигалась не так быстро, как накануне. Босх решил, что это скорее всего из-за корриды, на которую зрители и болельщики собирались издалека. В этих краях воскресный бой быков был такой же традицией, как футбольные матчи с участием «Рейдерс» в Лос-Анджелесе. За две машины до мексиканского пограничника Босх сообразил, что не вынул из кобуры «смит-вессон». Прятать револьвер было слишком поздно, поэтому, поравнявшись с офицером, Гарри сказал: «На корриду», – и его пропустили взмахом руки.
Небо над Мехикали было чистым, воздух – прохладным, и погода, похоже, не собиралась портиться. Несмотря на это, Босх ощутил под языком легкое покалывание, что всегда означало у него какое-то предчувствие. Предчувствовал же Гарри вот что: вскоре увидит, во-первых, бой быков, на котором давно хотел побывать, а во-вторых, Зорилло – того, о ком так много думал последние три дня и о ком узнал столько, что почти поверил в окружавшие его легенды. Взглянуть на Эль-Папу в его естественной среде, рядом с его быками и с его людьми, было особенно любопытно.
Припарковав машину на площади Хустисия, Босх достал из бардачка бинокль. Арена располагалась в трех кварталах от муниципалитета, и он решил, что они с Карлосом отправятся туда пешком. Предъявив значок дежурному офицеру и получив разрешение пройти, Гарри застал Агильо за рабочим столом в общей комнате следственного отдела. Перед следователем лежало несколько заполненных протоколов.
– Достал билеты?
– Да. Наша ложа на солнечной стороне, но это не имеет значения, поскольку она крытая.
– А далеко ли она от Папы?
– Почти напротив. Если только он сегодня придет.
– Вот именно, если… Ты закончил?
– Да, заполнил все протоколы по поводу
– Чего в этих краях может не произойти вообще.
– Это верно… Ладно, нам, наверное, пора идти.
Босх взмахнул биноклем.
– Я готов.
– Мы будем сидеть довольно близко, так что эта штука тебе не понадобится.
– Она не для того, чтобы смотреть на быков.
Направляясь к арене, Босх и Агильо оказались в середине плотного людского потока, двигавшегося в ту же сторону. Многие зрители несли с собой квадратные подушечки, чтобы на них сидеть. Несколько мальчишек с охапками таких же подушечек в руках сновали в толпе и продавали их всем желающим по доллару за штуку.
Войдя в ворота, Босх и Агильо спустились вниз по бетонной лестнице, и мексиканский коп предъявил распорядителю билеты. Их повели по длинному коридору, проходившему, судя по его кривизне, по периметру стадиона прямо под трибунами. Слева в этот коридор выходили небольшие деревянные двери с номерами.
Распорядитель отпер для них дверь под номером семь, и Гарри с Агильо очутились в тесной комнате, не больше тюремной камеры. Как и в коридоре, ее стены, пол и потолок были из серого, некрашеного бетона. Потолок понижался по направлению к смотровому окну футов шести шириной, выходившему прямо на арену. Смотреть отсюда было очень удобно – они оказались прямо над тем местом, где застыли в ожидании матадоры, тореро и другие участники представления, и Босх ясно чувствовал запахи грязного песка, лошадиного и бычьего пота, свежего навоза и крови.
У задней стены ложи стояли шесть складных металлических стульев. Они раскрыли два, после чего Агильо поблагодарил распорядителя и запер за ним дверь.
– Как в доте, – пробормотал Босх, оглядывая тесное помещение.
– Что?
– Это я так, – откликнулся Босх, никогда не сидевший в доте и потому не имевший никакого представления о том, как там внутри. – Похоже на тюремную камеру.
– Пожалуй, – согласился Агильо. Босх понял, что он ненароком оскорбил мексиканца, предложившего ему, гостю, лучшее место в своем скромном доме. – Но зато отсюда все великолепно видно, – поспешил он загладить свою ошибку. – Панорама отличная!
В бетонной ложе был довольно громкий и неприятный резонанс, а к запахам арены примешивался тяжелый дух давно пролитого пива. Крошечная комната дрожала и вибрировала от шагов тысяч любителей корриды, заполнявших стадион над их головами. Сверху доносились звуки духового оркестра; Босх выглянул в окно и увидел, как представляли тореро. Толпа на трибунах заволновалась, ее возбуждение передалось и Гарри, а гром рукоплесканий, усиленный и повторенный каменными стенами, едва не оглушил его.
– Здесь, наверное, можно курить? – на всякий случай спросил Босх.