Черный Легион
Шрифт:
Мы нашли тело первого воина. Он не погиб при крушении, а умер в бою. Какие бы демонические силы не прокатились по этому кораблю, словно моровое поветрие, этот воитель в черной броне забрал нескольких из них своими болтером и клинком. Палуба и окрестные стены были покрыты остаточным ихором в тех местах, где демоны растворялись после уничтожения их телесных форм. Эта же кровь была и на зубьях его цепного меча.
Поверх доспеха мертвый воин носил табард с изображением креста – того же символа, что и виденных нами прежде рабов. Меч был привязан к его запястью куском цепи – то ли просто здравый смысл, чтобы не потерять оружие
Или же наиболее кровожадных Легионов. Этот обычай был достаточно распространен среди Пожирателей Миров. Даже бывшие воины XII Легиона в наших рядах продолжали соблюдать эту традицию.
– Кто первый? – поинтересовался Амураэль. Неподалеку стояло несколько его воинов, озиравших тени своими красными глазными линзами. Работающие доспехи издавали гул, напоминавший приглушенное рычание.
– Я это сделаю, – сказал я.
Я присел возле тела и вытащил свой ритуальный кинжал-джамдхару. Шлем отсоединился легко. Я начал резать, снимая с трупа скальп, словно дикарь из какого-то племени, забирающий боевой трофей. Мой брат Фальк и его Сумрачный Клинок любят собирать черепа павших чемпионов. Полагаю, принцип примерно тот же, но сам я был не склонен к подобным мрачным поборам.
Я проломил череп, вскрыв его, чтобы добраться до холодной трапезы внутри.
Как только жизнь покидает тело, оно начинает разлагаться. Внутреннее единообразие трупа нарушается, связующие частицы и процессы больше не работают вместе. Несмотря на отсутствие видимых признаков гниения, я почувствовал привкус зарождающейся энтропии, жуя первый кусок мозга.
Я сглотнул и продолжил, заставляя себя одолеть остаток горького блюда. А затем закрыл глаза.
Я ждал.
Достаточно скоро я получил ответы, которые искал.
Там, где встречаются прошлое и настоящее
Они называли себя Черными Храмовниками.
Это, а также многое другое, я узнал, как только попробовал плоть мозга.
Сколько туши переведено на пергамент ради подробного описания мириада боевых применений имеющихся у Легионес Астартес усовершенствований? Так много сообщается о нашей способности безупречно вспоминать, о слюнных железах, продуцирующих гидрохлорическую кислоту, о неподатливости наших укрепленных костей и мощи многослойных мышц и сухожилий. Куда меньше говорится о биологическом даре, превращающем каннибализм из дикарского ритуала в процесс познания.
Орган геносемени, отвечающий за этот дар – омофагия – в наиболее древних свитках именуется Восьмой Ступенью Превосходства или «летописцем». Он приживается в наших телах, соединяясь с мозгом и нервной системой посредством срастания с позвоночным столбом и пищеварительным трактом. Мы генетически сконструированы так, чтобы подпитывать себя практически любой органикой, даже плотью наших павших врагов, однако при помощи омофагии мы также поглощаем память противника. Нервные узлы в наших желудках передают в сознание импульсы от перевариваемого мяса, которые постчеловеческий мозг воспринимает как инстинкт и озарение.
Плоть зверя передает его осознание себя и окружающей среды, его усилия, голод и опасности. Чувствуешь близость высших хищников и вкус его добычи. Глаза человека открывают болезненную палитру из тысяч образов со всей его жизни, включая последнее, что предстало его взгляду.
Лучшей пищей является мозг. Он позволяет совершить ни с чем не сравнимое погружение в галерею похищенных эмоций и памяти. Видишь чужие воспоминания так, будто они твои собственные – неверные, зачастую размытые, порой мучительно яркие. Их инстинкты накладываются поверх твоих, чувства и разум переплетаются с жизнью, которую ты никогда не вел.
Необходима дисциплина, чтобы подавлять наркотические свойства подобного слияния. К этому ощущению слишком легко пристраститься, поскольку наряду с силой оно дарит и удовольствие. В Тысяче Сынов мы окружали это действие ритуалами и торжественностью – восхваляя «познание своего врага» как добродетель воина-ученого и подавляя всякое постыдное удовольствие от акта каннибализма.
Разумеется, подобные пиршества едва ли являются чем-то необычным, когда одна группировка берет верх над другой. Посмотрите даже на перечень орденов самого Империума, считающихся лояльными – особенно на тех, кто является генетическими потомками Легиона Кровавых Ангелов. Пожиратели Плоти. Кровопийцы. Каким образом, спрашивается, отряды воинов заслуживают такие вот названия?
Впрочем, я забегаю вперед. От той ночи на борту разбитого боевого корабля до этих названий оставалось еще много лет.
В ту ночь мои чувства плыли среди отраженных осколков чужой жизни.
Я бегу по лесу, остывая в пятнах тени под стоящим в зените солнцем. Камень у меня в кулаке покраснел от темной крови, которая течет из пробитого черепа.
Лежа в высокой траве, я гляжу на звезды и гадаю: где же Терра? Какая из звезд согревает Тронный Мир Императора?
Я стою перед воином, который выше всех, кого мне случалось видеть. Он говорит мне, что я избран, что должен пойти с ним. Клинок моего бронзового ножа ломается о его броню. Сопротивляясь, я срываю себе ногти до крови. Он говорит, что это хорошо. Говорит, что сделал правильный выбор.
Я сижу в каменной комнате, где стены, пол и даже сам воздух холодны, как лед. Бормоча почтительные слова, я натираю зубья отключенного цепного меча священными маслами. Я провожу ритуал голыми пальцами, добавляя к смазке кровь из порезов.
В десантную капсулу врывается свет, и я поднимаюсь с фиксирующего кресла. Болтер дергается в руках, ревя на нечеловеческих существ, которые бросаются на нас. Каждое попадание снаряда рвет на части их хитиновые шкуры. Грязная кровь покрывает меня, покрывает всех нас, окрашивая нашу броню омерзительной мякотью и пятная наши табарды. Убивая, я кричу, и слова подобны солнечному свету, жизни и грохоту адреналина в согретой битвой крови. Слова – воплощение меня самого, моих братьев и тех героев, которым мы стремимся подражать. Слова – это все.