Черный принц

Демина Карина

…брат в Королевском дворце, пытается сдержать жилу, и верно, как-то выходит, если она, пусть и прорвавшись к поверхности, медлит с ударом.

…но если у мастера…

А и плевать, Инголф сделал все, что должен был.

И сев на мостовую, он оперся спиной на арку невидимого моста. На колено запрыгнула крыса, и Инголф не стал ее прогонять. Вдвоем, глядишь, и помирать веселей. Он провел ладонью по колючей шерсти. Крыса замерла. Тощее тельце ее мелко дрожало под рукой, и была она не столь уж омерзительна. Серая, с розовыми полупрозрачными

ушами, с бусинами глаз и белыми нитями усов.

Тварь, но…

Трещина расползалась, камень хрустел, раскалывался, осыпался. Воздух дрожал от жара, а снег – закипал. Камням, и тем немного осталось.

Когда лава почти добралась до края – крыса перебралась на волосы Инголфа, – арка прогнулась под тяжестью зеркальных крыльев. Прогнулась, заскрежетала – пусть никто, кроме Инголфа и не слышал этого натужного звука, но выдержала.

Связки. Сухожилия.

Мощный силовой костяк.

Ажурное плетение, которое дрожало, почти обретая плоть. И пуповины воронок, соединивших ложное небо с землей, перенаправляя жар жилы на изнанку.

– Все-таки, – Инголф в приступе дружелюбия пощекотал крысу под горлом, – и я на что-то способен.

Нижний город – каменный муравейник, где дома теснят друг друга. Крыша на крыше, окно в окно, дымом опутанные, связанные.

Здесь пахло сыростью, и огонь не выживал, Олаф слышал его, запертого в тысячах печей, в древних каминах, в кострах, которые разводились под опорами старых мостов. Это прирученное людьми пламя, кажущееся безопасным, дичало. Оно билось, норовя вырваться, зацепиться за старое дерево, клок бумаги, ткани, достаточно одной искры…

Олаф отряхнулся.

Снег идет. Зима, и, конечно, это нормально, что зимой снег идет. Но он совершенно не помнит, как и когда зима наступила… говорят, он сошел с ума, и наверное, в чем-то правы.

…не сошел.

Еще нет.

Он сел на грязную мостовую и снял ботинки. Без ботинок ему проще, да и промокли. Здесь много воды и много вони, поэтому псы в Нижний город заглядывают редко. А Олаф – исключение…

…ребята из пожарной команды тоже не любили появляться на этой стороне реки. Местные пожары обреченные, и если уж вспыхивали, то никто и никогда не пытался спасти дом. Соседние – быть может, а тот, который горел… огонь взымал дань, и люди полагали это нормальным. А кто такой Олаф, чтобы с людьми спорить?

…под ногами – лужа, в которой отражается белесое зимнее солнце. Дохлая рыбина среди грязных льдин. И кусок неба, которое только-только начинает светлеть.

Босые пятки погружаются в воду, и Олаф несколько минут развлекается, то опуская, то поднимая ноги, глядя, как стекает со ступней грязная вода. Холод отрезвляет. И, наверное, он действительно сошел с ума, еще там, в Каменном логе, когда услышал голос огня и решился ответить.

…я здесь.

…мы здесь и снова. За тобой.

…нет.

…за тобой, я зову тебя.

…я слышу.

И пальцы закоченевшие вывязывают узор из силовых линий. Это просто и по-своему красиво, вот только оценить некому. Крысиные полчища остались на берегу, который стремительно исчезал под водой. Тает снег, и желтые ручьи заливают решетки водостоков.

Город пьет, измученный огнем и жаждой.

…ты убьешь меня?

…я тебя освобожу.

…я уже свободен. И хочу остаться таковым. Но ты ведь не отпустишь, мы оба это знаем. Там, в Каменном логе, мне удалось уговорить.

Безумец, который бормочет слова, не связанные друг с другом. И лишь мерещится ответ жилы. А вот дрожь земли – та существует. И взрывы, заставившие город замереть. Ударная волна вышибает стекла и промасленную бумагу, которой затягивали оконные провалы, она опрокидывает Олафа навзничь. Затылок, столкнувшийся с камнем, гудит… пустая голова, никчемная. Огонь же поверху идет дикой охотой. И рыжие псы ветра спешат по следу, кружат, окружают. Гонят.

…беги.

– Нет, – он отвечает вслух и, нащупав затылок – целый, пусть и в крови, или это все та же грязная вода, в которой уже истаял лед. – Я больше не побегу.

…я приду за тобой.

– Приходи. – Олаф перекатился на четвереньки и на колени встал, чувствуя, что мир вокруг утратил плотность. Кружится-вертится, трещит по швам. У мира много швов, его кроили наспех, и давным-давно, но годы прошли и нитки сгнили, вот рвутся.

Звук мерзкий.

А нутро мира, растревоженное, лезет…

…вскипают лужи под ногами, и горячий ветер летит по мостовой, гонит сухие листья, которые вот-вот вспыхнут…

…в Нижнем городе много дерева, а дерево загорается легко.

…но все-таки жаль, что никто не видит.

Она не видит. Ей бы Олаф рассказал, что чувствуешь, когда теряешь силу, медленно, капля за каплей воплощая в жизнь чужой рисунок. Он красив.

Тонкий костяк опорных столпов, и гибкие узлы-суставы. Аркада, которая разворачивается в глухом грязном переулке. И горячий дождь омывает ее, делая видимой.

Голова болит, просто-таки невыносимо болит, мешая сосредоточиться. А он почти закончил…

…отдохни.

Ей верить нельзя. Она крадется по следу Олафа. И искры пляшут в воздухе, садятся на рубашку его, прожигая… оставят на коже белые пятна, но искры – ничто.

…почему ты такой упрямый? Мы оба знаем, что ты принадлежишь мне.

– Нет. – Олаф рубашку стащил и почесал обожженное плечо. – Я не хочу принадлежать тебе… не тебе хочу принадлежать.

Он улыбнулся и, отступив, бросил взгляд на свое творение.

…покачнулся.

И упал. Лежал, глядя сквозь призрачную вязь силовых линий, слушая мелодичный напев огня.

…слышишь?

– Слышу.

Мягкий голос, колыбельная. И раскаленная колыбель.

– Душно. Отпусти.

…ветер вьюжит, но не снегом – пеплом, который горек. Олаф знает, Олаф помнит.