Черный принц
Шрифт:
…отражается в десятках выпуклых белесых глаз.
– П-р-р-рочь…
…пока есть еще время, которое тает снегом на горячей крови. Она подается назад, и громко, резко хрустит под каблуком осколок стекла. И массивная тварь отмирает.
…глухой рокот.
Близкий.
И кривые ребристые когти твари скребут металл доспеха. Она визжит, пытаясь повиснуть на спине, от злости, от ярости и страха, не понимая, куда делась прежняя, слабая добыча… и Кэри, изогнувшись, хватает существо за ногу, рвет, желая одного – освободиться.
Она
И едва сдерживает рвоту: красная кровь твари имеет вкус плесени… и само существо верещит тонким жалобным голосом, катится, замирает и в следующий миг скрывается под живым ковром из сородичей. Мелькают руки, ноги, а визг переходит в хрип.
…чавканье…
…и чей-то жалобный скулеж.
Прочь.
Время уходит…
…время близится, оживая в огне, только там – настоящее.
И сейчас, в ином обличье, Кэри остро чувствует, как сгорают секунды.
Пепел.
Стон раскаленного камня, по которому разбегаются трещины. И грохот обвала, где-то далеко, на границе скал. Белые хлысты пара, что вырываются из-под земли. Клекот пламени, не способного выжить вне жилы.
…стая идет по следу.
На двух ногах, на четырех, то замирая, прислушиваясь к тому, что происходит под землей, то срываясь в колченогую рысь, спеша догнать Кэри. Она больше не боится, но все равно вздрагивает от мерзкого шелестящего звука. Когти стачивают камень.
По крохе.
По искре, истончая его, хрустально-хрупкий. А воздух нагревается. И снег уже не снег. Дождь бежит по чешуе. Плавятся сугробы.
Все-таки Кэри опаздывала.
Она пролетела мост, условную границу с парой трехэтажных башен. И древний колокол качнулся на ветру эхом королевских часов. В колокол звонили, предупреждая о подходе барж, но теперь широкое покрывало воды оставалось чистым.
На мосту Кэри задержалась.
Витрины. Тени в витринах, не люди – манекены, обряженные в готовое платье, серое, сизое, скроенное по одним лекалам, и каждая витрина – отражение себя же. Твари же, пробиравшиеся по мосту едва ли не ползком, у витрин замирают. Они отражаются и злятся, не узнавая себя, но видя лишь иную тварь, шипят, выгибают спину.
Жалкие.
И жуткие. А жила дрожит, поет натянутой струной, которая вот-вот оборвется. И тройной взрыв, слившийся в один, встряхивает город.
Точка.
Трещина.
И нежный звон стекла: витрины осыпаются одна за другой. Мостовая сияет отраженным светом. И нарисованные глаза деревянных манекенов следят за Кэри.
Как тихо.
Странно.
И когти цокают о камень. Шаг, и еще, и быстрей, потому что тишина становится опасной. Она стирает и шаги, и тени. Твари замолкают, предчувствуя удар. А огненная жила, ошалевшая от боли, вскидывается.
…рвется камень, легко, как гнилая ткань. Плавится, тянется тонкими нитями, точно кто-то до последнего пытается сшить разрыв, неумело, начерно.
И лава сочится, красная земляная кровь.
Наступать нельзя. И дышать следует через раз. А лучше и вовсе отступить к краю, где толстая подложка скал защитит от огня…
…Сверр говорил, что музыка почти не слышна на краю.
Он знает.
И Кэри тоже. Она слушала, слышала и позволяла музыке вести себя. От проталины к проталине… по зыбкому граниту, который здесь – почти лед… и жарко, невыносимо жарко, даже сквозь плотную чешую. Капли лавы садятся на плечи.
Кусают.
И стекают, вырисовывая на шкуре особый узор…
…а музыка зовет. Каменный лог играет на струнах металла. Железо.
И золото.
Громогласная звонкая медь. Серебро. Обманчивый сухой звук стальной струны… и много иных, зовущих детей своих.
Кровь к крови.
Пламя к пламени. И надо суметь остановиться вовремя.
Кэри останавливается, и там, на краю озера лавы, которое только-только подернулось пленкой застывающего металла, и здесь… где здесь?
Город.
Мост позади. И впереди квартал, а она опаздывает…
И снова бег по дрожащей мостовой. Кажется, что дрожит она под немалым весом Кэри, но на самом деле – рвется, подпирает каменный потолок разъяренная жила.
Кэри слышит ее гнев.
Крик.
И собственный застревает в горле. Мостовая расползается, с хрустом, со стоном…
Переулок.
Перекресток.
И огненная лоза карабкается по фонарному столбу. Из трещины с сипением выходит газ, но не загорается, наверное, хорошо, что не загорается, иначе взрыв случился бы…
Бежать.
Саундон.
Старые верфи, древние, давно ставшие причалом, а затем и свалкой для мертвых барж. Центральная точка на прямой, которая проходит через центр треугольника. Кэри видела рисунок.
Три вершины. Три медианы.
Три окружности.
Точка разлома.
Опоздала.
Почти.
Стена осыпалась. И каменная крошка летела в черноту провала. А он ширился, заглатывая мостовую, булыжник за булыжником… воздух дрожал.
Вскипала лава. И снег плясал. Или уже пепел? Не важно, главное, что на той стороне… до той стороны десяток футов и огонь, который обживает новое русло, подбираясь к самому его краю.
Десяток футов.
И огонь.
Собственная тень навстречу, а может, не тень, но отражение в озере лавы. И вновь земля, сухая, истрескавшаяся, пламенем изможденная. Мертвые башни подъемных кранов. Туша баржи, медленно проседающей. И новые окна, что раскрываются то тут, то там…
– Брокк! – Человеческое тело не слушается, и Кэри падает, рассаживая колени о сухую землю и ржавый металл. Останки его торчат из-под земли желтыми зубами. – Брокк!
Не отзовется.
Воздух горячий какой, и волосы закручиваются от жара, запах их перебивает прочие. Но Брокк где-то здесь… где?