Черный принц
Шрифт:
– По-моему, так от мужей не уходят, – ответила Присцилла.
– Так уходят от мужей разумные женщины.
Зазвонил телефон.
– Алло, Пирсон. Говорит Хартборн.
– А, здравствуйте…
– Может, пообедаем вместе во вторник?
– Н-не знаю, право, тут у меня сестра… Я вам потом позвоню.
Во вторник? Все мое представление о будущем успело рухнуть.
Опуская трубку, я через дверь спальни видел Присциллу – она лежала в моей полосатой пижаме, нарочито неудобно, точно кукла, раскинув руки, и не переставая лила слезы. Уродство жизни без флера очарования. Плачущее лицо Присциллы было помятым и старым. Неужели она когда-то походила на мою мать? Две глубокие жесткие морщины шли от углов ее искривленного мокрого рта. Слой желтой пудры там, где его не смыли потоки слез, не скрывал серых расширенных пор. Она не умывалась, как приехала.
– Присцилла, ну перестань же. Хоть немного постарайся быть храброй.
– Я знаю, я выгляжу ужасно…
– Господи, ну какое это имеет значение?
– А, значит, и ты считаешь, что я стала безобразна, ты думаешь, что я…
– Ничего я такого не думаю и не считаю. Прошу тебя, Присцилла…
– Роджер видеть меня не мог, он сам так говорил. А я плакала у него на глазах, сижу перед ним и часами плачу, я чувствовала себя такой несчастной, а он сидел напротив и читал газету.
– Честное слово, ему можно посочувствовать!
– А один раз он пытался отравить меня, вкус был такой ужасный, а он сидит, смотрит на меня, а сам не ест.
– Это совершеннейшая чушь, Присцилла.
– О Брэдли, если б мы только не убили того ребенка… На эту тему она уже распространялась несколько раньше.
– О Брэдли, если б мы только сохранили того ребенка!.. Но откуда мне было знать, что другого у меня никогда не будет! Тот ребенок, мой единственный ребенок, подумать, что он существовал, хотел жить, а мы хладнокровно убили его. Это все Роджер виноват, он настоял на том, чтобы мы от него избавились, он не хотел жениться на мне, и мы убили его, моего единственного, моего дорогого крошку…
– Перестань, бога ради, Присцилла. Был бы сейчас двадцатилетний верзила, наркоман и проклятье всей твоей жизни. – Мне никогда не хотелось иметь детей, и я не понимаю этого желания в других.
– Двадцатилетний… Взрослый сын… Было бы кого любить, было бы кому заботиться обо мне. О Брэдли, ты не представляешь, как я день и ночь оплакиваю этого ребенка. Был бы он, и все бы у нас с Роджером сложилось по-другому. Я думаю, Роджер тогда и возненавидел меня, когда выяснилось, что я уже не смогу иметь детей. Но ведь виноват-то он сам. Он нашел того проклятого врача. О, как это несправедливо, как несправедливо…
– Разумеется, несправедливо. Жизнь вообще несправедлива. Перестань, прошу тебя, причитать и попробуй быть практичной. Здесь ты жить не можешь. Я не могу тебя содержать. Да и потом, я ведь уезжаю.
– Я поступлю работать.
– Присцилла, подумай здраво: ну кто тебя возьмет?
– Я должна найти работу.
– Женщина за пятьдесят, без образования и профессии. Кому ты нужна?
– Как ты жесток…
Снова звонок телефона. Елейный, вкрадчивый голос мистера Фрэнсиса Марло.
– Брэд, вы уж простите меня, я решил звякнуть, справиться, как там у вас Присцилла.
– Хорошо.
– Ну и чудесно. Да, Брэд, еще я хотел сказать, психиатр в больнице не рекомендовал оставлять ее одну.
– Рейчел мне говорила.
– И потом, Брэд, послушайте, вы уж не сердитесь на меня за Кристиан…
Я швырнул трубку.
– Ты знаешь, – сказала мне Присцилла, когда я вернулся в спальню, – мама ушла бы от отца, если бы у нее была материальная возможность, она сама мне сказала перед смертью.
– Не хочу ничего об этом слышать.
– Вы с отцом тогда так свысока, так презрительно со мной обращались, вы оба были так жестоки ко мне и к маме, мама так страдала…
– Тебе надо либо возвратиться к Роджеру, либо заключить с ним определенное денежное соглашение. Меня это не касается. Ты должна смотреть фактам в глаза.
– Брэдли, прошу тебя, съезди к Роджеру.
– И не подумаю.
– О господи! Ну почему я не захватила свои украшения, они так много для меня значат, я экономила, чтобы их покупать. И мой норковый палантин. И два серебряных кубка, они стоят у меня на туалетном столике, и малахитовую шкатулочку…
– Присцилла, не будь ребенком. Все эти вещи ты сможешь получить потом.
– Нет, не смогу! Роджер назло мне все продаст. Я их покупала, в этом было мое единственное утешение. Куплю хорошенькую вещичку, и на душе хоть ненадолго становится веселее, выкраивала из хозяйственных денег, и это меня чуточку развлекало. И стразовый гарнитур, и хрустальное ожерелье с лазуритами, оно знаешь какое дорогое, и…
– Почему Роджер не позвонил сюда? Ведь он, наверно, знает, где ты.
– Он слишком горд и уязвлен. Понимаешь, в чем-то мне даже жаль Роджера, наверно, ему невесело жилось, раз он так орал на меня или вовсе не разговаривал, я думаю, в душе он ужасно страдал, в сущности, он был подавлен и опустошен. Мне иногда казалось, что он сходит с ума. Ну как жить такому жестокому, такому равнодушному человеку? В последнее время он не позволял мне даже готовить для него и не впускал меня в свою комнату, и я знаю, он никогда не застилал постель, белье у него было грязное и пахло, он иногда даже не брился, я думала, его прогонят со службы. А может, его и прогнали, и он не решается мне признаться. А сейчас ему и того хуже. Я хоть немножко следила за чистотой, правда, трудно было, когда человеку так явно на все наплевать. А теперь он там один, в этом грязном хлеву, не ест, на все махнул рукой.
– Я думал, вокруг него толпы женщин.
– О, наверно, есть какие-то женщины. Но, должно быть, мерзкие, нечистоплотные, которым только нужны его деньги и выпивка, как было в его прошлой жизни, когда я еще не вышла за него замуж, это такой страшный, материалистический мир… О, мне его так жалко, он создал ад вокруг себя и вот теперь оказался один в этом аду, у него депрессия, а вокруг горы немытой посуды…
– Ну так поезжай и перемой ее!
– Брэдли, прошу тебя, съезди в Бристоль.
– А мне так кажется, что тебе до смерти хочется к нему вернуться…
– Прошу тебя, съезди и привези мои драгоценности, я дам тебе ключ.
– Да перестань ты, бога ради, твердить про свои драгоценности. Ничего с ними не сделается. По закону они так или иначе принадлежат тебе. Украшения остаются за женой.
– Закон здесь ни при чем. О, мне так хочется, чтобы они были у меня, это ведь единственное, что у меня есть, больше у меня во всем свете нет ничего, я чувствую, они меня зовут… И маленькие безделушки, и полосатая ваза…
– Присцилла, дорогая, перестань сходить с ума.