Черный принц
Шрифт:
– Нет.
– Слава богу. Зайдите сюда. Выпьем чего-нибудь.
У него был сочный, «интеллигентный» голос, довольно громкий, псевдоуниверситетский голос, голос завзятого оратора, голос завзятого подлеца. Мы, скользя по паркету, прошли в «залу». (Голос паркетного шаркуна.) Здесь тоже все было прибрано, стояли цветы. В окно лился солнечный свет.
– Мне нужны украшения моей сестры.
– Выпьете? А я выпью, если не возражаете.
– Мне нужны украшения моей сестры.
– Очень сожалею, но я вам сейчас отдать их не могу. Видите ли, мне неизвестна их стоимость, и пока я…
– И ее норковый палантин.
– То
– Где эти вещи?
– Здесь их нет. Послушайте, Брэдли, зачем нам ссориться?
– Мне нужны ее украшения, и норка, и та ваза, что я принес вниз, и эмаль…
– О господи. Вы что, не понимаете, что Присцилла психопатка?
– Если и так, то это вы ее довели.
– Прошу вас, не надо. Я больше ничего не могу для нее сделать. Я делал все, что мог. Можете мне поверить, это была не жизнь, а сущий ад. И кончилось тем, что она все бросила и скрылась.
– Это вы ее выжили! – Я увидел на каминной полке При-сциллину мраморную статуэтку. Вероятно, это была Афродита. Горькая жалость к сестре охватила меня. Ей хочется иметь вокруг себя эти жалкие вещицы, в них все ее утешение. Больше у нее ничего не осталось в жизни.
– Жить под одной крышей со стареющей истеричкой, я вам скажу, не шутки. Я старался, как мог. Она становилась буйной. Кроме того, она перестала убирать, в доме был развал.
– Я не хочу с вами разговаривать. Мне нужны вещи.
– Все ценное находится в банке. Я предвидел, что Присцилла захочет обчистить дом. Она может получить свою одежду, но, ради бога, не подавайте ей мысли являться сюда лично. А так я буду только рад освободить дом от ее туалетов. Но все прочее я считаю sub judice [13] .
– Украшения являются ее собственностью.
– Отнюдь. Она покупала их, экономя на хозяйственных расходах. Я недоедал. Конечно, она делала эти покупки, не советуясь со мной. Но теперь, черт возьми, я рассматриваю их как капиталовложение, как мое капиталовложение. И эту чертову норку тоже. Ладно, ладно, успокойтесь, я буду справедлив к Присцилле, я назначу ей содержание, но я совершенно не склонен делать ей дорогостоящие подарки. Сначала я должен узнать, на каком я свете, – в смысле денег. А присваивать все ценное в доме я ей не позволю. Она убралась отсюда по своей доброй воле. Сама знала, что делала.
13
Арестовано на время суда (лат.).
От ярости и унижения я почти не мог говорить.
– Вы же сознательно, намеренно выжили ее отсюда. Она рассказывала, как вы пытались ее отравить!
– Просто всыпал ей в тарелку соли с горчицей. Вкус, я думаю, был премерзкий. Всыпал – и сижу смотрю, как она будет есть. Картинка из преисподней. Вы этого и представить себе не можете. У вас, я видел, с собой два чемодана. Я вам вынесу кое-что из ее одежды.
– Вы сняли все деньги с вашего общего счета…
– Ну и что же? Ведь это были мои деньги, верно? Другого источника доходов у нас нет. А она втихомолку тянула фунт за фунтом и покупала себе тряпки. Она на этих тряпках просто помешалась. У нас наверху одна комната до отказа набита ее вещами, и все ненадеванные. Дай ей волю, она бы все пустила на ветер. Ей-богу, не будем ссориться. Вы же мужчина, можете меня понять, и незачем тут поднимать крик. Она обозленная неудачница, да к тому же помешанная и жестокая, как дьявол. Мы оба хотели ребенка. Она сыграла на этом, заставила на себе жениться. Я женился только потому, что хотел ребенка.
– Что вы врете! Вы же требовали аборта.
– Это она хотела сделать аборт. А я сам не знал, чего хотел. Но когда ребенка не стало, я это очень тяжело пережил. Ну а потом Присцилла сказала, что снова забеременела. Гениальная идея вашей матушки. Но это была ложь. Я женился, чтобы не потерять и этого ребенка. А никакого ребенка не оказалось.
– О господи. – Я отошел к камину и взял с полки мраморную статуэтку.
– Поставьте на место, – сказал Роджер. – Здесь вам не антикварная лавка.
Я поставил статуэтку назад, и в это время в прихожей послышались шаги. Дверь отворилась, вошла красивая молоденькая девушка в белых брюках и длинном розовом полотняном жилете, с темно-каштановыми растрепанными волосами, словно только что каталась на яхте. Лицо ее сияло каким-то значительным внутренним светом, а не просто здоровьем загаром. Ей было лет двадцать. В руке она держала сумку продуктами и опустила ее прямо на пороге.
Может быть, я перепутал и у них все-таки был, в конце концов, ребенок? Вот эта девица?
Роджер вскочил и бросился ей навстречу, лицо его смягчилось, губы улыбались, глаза словно стали больше, залучились, разошлись от переносицы. Он поцеловал ее в губы, прижал, потом отодвинул от себя и, улыбаясь, смотрел на нее, словно пораженный. Потом издал возглас довольного изумления и обернулся ко мне.
– Это Мэриголд. Моя любовница.
– Быстро вы обзавелись.
– Дорогая, это брат Присциллы. Скажем ему все, да, дорогая?
– Конечно, дорогой, – важно ответила девица, откидывая волосы со лба и прижимаясь плечом к Роджеру. – Скажем ему все.
Она говорила с легким провинциальным акцентом, и я теперь видел, что ей больше двадцати лет.
– Мы с Мэриголд уже давно вместе, Мэриголд была моей секретаршей. Мы уже тысячу лет живем как бы вместе. Но от Присциллы скрывали.
– Не хотели ее огорчать, – добавила Мэриголд. – Несли бремя одни. Так трудно было принять верное решение. Нелегко нам пришлось.
– Теперь все позади, – сказал Роджер. – Слава богу. – Они держались за руки.
Эта картинка любовного счастья наполнила меня ненавистью и отвращением. Не обращая внимания на девицу, я сказал Роджеру:
– Я вижу, что с молодой особой, которая вам в дочери годится, жить куда приятнее, чем с пожилой женщиной, связанной с вами супружеской клятвой.
– Мне тридцать лет, – возразила Мэриголд. – И мы с Роджером любим друг друга.
– «И в бедности, и в богатстве, и в здравии, и в болезни». И как раз когда она особенно нуждается в вашей помощи, взять и выгнать ее из дому!
– Это неправда!
– Правда!
– Мэриголд беременна, – сказал Роджер.
– Как вы можете мне это говорить, – возмутился я, – и стоять тут с таким порочно-самодовольным видом? Я что, должен радоваться, что вы зачали еще одного ублюдка? Чем вы так гордитесь? Прелюбодейством? В моих глазах это мерзость: старик и молодая девушка. Если бы вы только знали, как на вас противно смотреть – стоите там и лапаете друг друга и так грубо радуетесь, что избавились от моей сестры! Вы точно убийцы…