Черный риэлтер
Шрифт:
В этот раз они ехали по адресам тех двух психбольных, что там неожиданно покончили жизнь самоубийством. По первому адресу в квартире уже жили совершенно другие люди, встретили они отставников настороженно, и Косареву пришлось на ходу придумывать какие-то фантастические истории.
— Да, мы вот племянники Анатолия Ефремовича. Узнали, случайно, что он умер, вот, решили узнать, не осталось от него тут писем, фотографий.
— Нет, ничего тут не было, — отрезала хозяйка, дама уже пенсионного возраста. Ее пузатый муж в трусах и майке, в это время сопел за ее спиной. — Он же, говорят, психбольной был?
—
— Как это не усмотрели? Вон, соседи говорят, на дом даже к нему приезжали.
— В самом деле?
— Да. Прямо в тот день и были, как он повесился.
— Что ж они его, забрать с собой не могли?! — якобы разозлился Косарев. — А кто это говорит?
— Да вот, соседка напротив. Она за ним видно, присматривала, — хозяйка коротко хихикнула, — наверняка поджениться хотела, да квартиру эту отхватить, для детей. Да только не вышло у ней.
— А может, у ней, что и осталось от нашего дядюшки? — радостно оживился Косарев. — Письма там разные, фотографии.
— Пошли, сходим, — согласился второй «племянник».
Невольную рекомендацию операм дала новая хозяйка квартиры главной свидетельнице.
— Нин, — сказала она, когда та приоткрыла дверь, — это племянники твоего соседа, этого, повесившегося.
— Ой, неужели Толик и Витя?! — восхитилась та, пропуская их в дверь. По возрасту она была ровесницей своей соседки. — Проходите на кухню. Вы, значит, все же с Севера приехали?
— Ну да, — не моргнув глазом, подтвердил Косарев, — приехали дядьку попроведать, а тут вот такая история. Его уж, оказывается, и на свете нет.
— Ой, как нам всем жалко Анатолия Ефремовича! Такой симпатичный был мужчина, спокойный, не пьющий. А то, что временами он начинал заговариваться, ну с кем этого не бывает. И тут вот раз — и повесился.
— А, правда, что в тот день к нему врачи приезжали? — спросил Мазуров.
— Да-да, были, аж трое. Один пожилой такой, солидный, высокий. Второго я знаю, он у нас раньше в цехе грузчиком работал, Мишка Ковальчук — здоровый парень! Вон, как шкаф мой, таких же размеров. Он как от нас ушел, это в году девяносто первом, как эта вся херота в стране началась, и наш завод накрылся, так он в психушке и пристроился.
— А третий кто был? — оборвал ее Косарев.
— Да, малый такой парень, я и не помню его. Серый он какой-то. Помню только, что он как раз под мышкой Мишки проходил, тот дверь открыл, у нас железная же, а тот прошел, не пригнувшись. Я еще так посмеялась.
— А они не хотели в тот день дядю забрать с собой? В диспансер? — спросил Косарев.
— Да нет. Кто ж знал, что так вот все будет? Я же буквально через полчаса начала стучаться к Анатолию Ефремовичу, — она чуть задумалась, — да нет, даже через двадцать минут, как раз сериал кончился. А он не открывает. Я ему звонить по телефону — тоже ничего. Я подумала, что у того с сердцем что-то. Оно у Анатолия Ефремовича прибаливало, и часто. К перемене погоды, с волнения какого, прихватывало его. Ну, тут уж я подняла шум, вызвали слесаря, участкового, открыли, а он висит, бедненький.
— А где он висел? — спросил Мазуров.
— А, в зале, прямо на люстре. У него люстра была старинная, помните?
— Ну, как же!
— Семейная реликвия, — согласились на два голоса «племянники».
— Вот на ней он и висел. Она же тяжелая была, настоящий хрусталь. Вот он ее и укрепил так, что она и не только свой вес, но и его еще выдержала.
— Да, жалко дядю, — вздохнул Косарев, потупив глаза.
Тут до хозяйки начало доходить мысль о том, что племянники могли потребовать вещи дяди. А та самая люстра сейчас висела у ней в зале.
— Вы, как, насчет наследства то? — осторожно спросила она. — Может, квартиру обратно отсудите? Полгода то еще не прошло, по закону можете ее еще вернуть.
Косарев небрежно отмахнулся.
— Да, зачем нам. Мы на Севере на три квартиры заработали. Ну, мы тогда пойдем. Спасибо вам за участие, всего хорошего.
— Вам спасибо, что не забываете вашего дядюшку. Помяните его хорошо.
— Конечно!
— Напьемся сегодня до ужаса, — пообещал Мазуров.
По второму адресу им даже не пришлось заходить в дом. Около подъезда топтались четыре старушки, дышавшие в перерывах между сериалами свежим, морозным воздухом. Они охотно поделились с мнимыми родственниками подробностями последнего дня жизни Анны Тимофеевны Морозовой. Как оказалось, и ту в ее роковой день посещала такая же делегация из трех человек. Одна из женщин даже хорошо знала врача.
— Иван Тимофеевич, Зильберман. Хороший доктор, я была у него один раз на приеме, когда после смерти мужа уснуть не могла неделю. Он какие-то таблетки выписал, велел валерианку пить, и все как рукой сняло.
— Рукой у тебя сняло не потому, что валерианку пила, потому, что ты тогда с Вовкой Казаченко сошлась, — парировала ее соседка.
Та всплеснула руками.
— Вспомнила! Я же с ним через полгода сошлась, после Мишки то, а через два года уже похоронила.
По словам соседок, Морозову нашли мертвой спустя два часа после отъезда делегации из дурдома. Что было неясно, никто не мог вспомнить примет третьего члена этой команды. Маленький, серый, неприметный.
Еще через час они нашли оперативника, который работал по этому делу. Это был Сергей Денисов.
— Ну да, помню я оба эти дела, — согласился он.
— Кто их закрыл? — первым делом поинтересовался Косарев.
— Как кто — прокуратура.
— А кто был следователь?
— Касимов.
— Маратик?
— Ну да.
— Там все было чисто? — спросил Мазуров.
— В каком смысле? — не понял Сергей.
— Ну, чего-то странного не было?
Тот задумался.
— Так детали, небольшие, — признался Денисов.
— Ну? Какие? Какие они небольшие? — настаивал Косарев.
— Две стругационных полосы на шее, у старика. Так, словно он дважды душился. Потом, тетка эта оборвалась со своей веревкой. Мы нашли ее лежащей на полу. Но она уже была мертвая, та сразу, видно, окочурилась. Да! Эдик Крылов сказал, что у этой тетки были странные синяки на запястьях. Так, словно ее кто-то держал во время смерти, а та очень сильно вырывалась.
— Интересно!
Денисов продолжал вспоминать.
— Веревки в обоих случаях были несерьезные. Бельевые, тонкие. Деда то они выдержали, он весил как молодой баран, а вот тетку эту — нет. В ней килограмм сто было, не меньше.