Чёрный шар
Шрифт:
Великие... Что ж, штаб полагал их оружием, могучим, но не всесильным. Так обычно и выглядит могущество Мифа, подвергнутое рациональному объяснению: банальное превосходство, проистекающее из определенных условий, гандикап, ликвидировать который можно анализом, достижениями науки, усердием и предельным напряжением сил.
Когда кадровые офицеры, ведомые этой нехитрой формулой, сгинули все до единого, ворота академий отворились и выпустили десятки тысяч людей, в этой войне годных лишь на то, чтобы всеми силами доказывать свою несостоятельность. Одним из таких людей был лейтенант Царада, твердо уверенный в
Царада был тщеславен: в отцовской булочной, среди пирожков, пышек и тортов с кремовыми розами он томился и жаловался на жизнь. Как всякую здоровую посредственность, его волновала слава, а не истина, пускай в лучшие свои минуты он и понимал, что первая – не более чем блестящая глупость.
Если слава была глупа, значит, он нуждался в глупости, как подчас нуждается в ней каждый. И его страна могла ему эту глупость дать, а действительность и вовсе превзошла все его ожидания: он получил чин, красивый мундир, внимание женщин, шанс отличиться. Почему ему было не служить по совести, тем паче, что такая служба вполне согласовывалась с Древней Сильной верой, и это единство целей и средств лишний раз подтверждало правильность того и другого?
Если бы ему сказали, что для Высокого двора, раздающего награды и звания, он – не более чем строчка в бесконечном армейском списке, Царада бы только хмыкнул. Ну и что, сказал бы он – для меня эти лорды и принцы, даже сам император – всего-навсего лица с конфетных оберток, профили на монетах в один реал.
Так что все честно, и мир устроен разумно и правильно.
Мне дали то, что я хочу, и я отдаю взамен то, что должен.
Таков нормальный ход вещей.
Существуют инструкции, которых я буду придерживаться.
Существуют директивы, разработанные, чтобы сокрушить любого врага.
Нужно просто приложить усилия, не бояться работы, планировать и следовать планам.
Таких принципов придерживался Царада, и если впоследствии ему предстояло задуматься о чем-то ином, мало связанном со славой, карьерным ростом и добросовестным исполнением своих обязанностей, причиной тому стала не его значительность. Царада был только Царадой, не больше и не меньше. Вопросы, которые ему в один прекрасный день пришлось себе задать, дремлют до поры до времени в каждом.
Его заслугой – сомнительной, как и все, что он пытался делать – было лишь то, что с ними Царада встретился раньше остальных.
Так говорила Золотая Вестница. Есть ли у нас основания ей не верить?
5. Изменяющий Время
Как и предсказывал Гильтожан, мертвые возвращались, один за другим, и вскоре те, что были напуганы, возмущены, сконфужены их воскрешением, оказались в меньшинстве. В прекрасном телесном здравии поднялся из могилы весь павший батальон, многих из них Царада хоронил лично и теперь стыдился собственных чувств, нелепого ощущения, что он каким-то образом обманут. В самом деле, разве не должен был он радоваться столь внезапному восстановлению боеспособности? Неужели ему так жалко стало произнесенных над гробом красивых слов, что ради них он мог возненавидеть своих возвращенных?
Как это низко с его стороны!
Как эгоистично!
И все же, пускай они уже принадлежали неведомым силам, Царада оставался их командиром, и обязанностей его никто не отменял.
Он продолжал распределять пайки, туалетную бумагу, патроны, зубную пасту, по-прежнему составлял графики патрулей, обходов, караулов и дежурств. Выполнять все это было совершенно необязательно, однако солдаты слушались своего пухлощекого лейтенанта – не потому что любили его или питали к нему особое уважение, а в силу того, что альтернативой было полное бездействие и томительное ожидание конца.
Иной раз желание сохранить хотя бы видимость порядка, иллюзию привычного мира требовало от них упрямства или даже самоотречения. Привычные, самые обыкновенные вещи превращались в подвиг, в жест, в демонстрацию.
В щель между стеной и дверью Царада наблюдал, как мерцает Мартелло, занятый чисткой баклажанов. Смертельный враг Белого Мстителя, самую свою жизнь положивший на его уничтожение, Мартелло то становился полупрозрачным и неосязаемым, то вновь обретал плоть. Нож не держался в его руке, он пытался угадать момент, когда его подведет собственное тело, и иногда угадывал, но чаще – нет. Если предчувствие оказывалось ложным, нож падал, и падала тарелка, а сам Мартелло закрывал глаза, вздыхал и терпеливо ждал возвращения телесности, после чего вновь брался за работу.
А Джалимар – какой стойкости требовали от его разжижающихся ног патрули? – и все же он держался за нормальность, словно она была спасительным якорем. Как и остальные, он увяз в бессмысленном спектакле и отвечал на него нарочитой игрой по правилам, словно пытаясь внушить сломанной действительности представления о том, какой ей – непонятно, чего ради – следовало быть.
Почему же никто не пытался сойти со сцены?
Какое-то время этот вопрос волновал и Цараду. Он удивлялся, почему его солдаты не перебегают к врагу или не пытаются пробиться с боем, полагаясь на свое непонятное бессмертие. Ответ на этот вопрос он получил, когда попытался сдаться сам. В одну из жарких лунных ночей, когда уснули все, даже часовые на посту и Летун в захваченной башне, Царада спустился к разбитым воротам крепости, отключил бессмысленную сигнализацию и вышел Великим навстречу.
Странно: со стены он отчетливо видел вражеский лагерь – море разноцветных огней, разряды молний, лиловые сферы, конусы белого льда. Но внизу его взору предстало лишь голое поле, залитое лунным светом – бескрайняя пустота, полная ветра и звезд. От ночной свежести на лбу у Царады выступила испарина, он прокричал слова сдачи, взмахнул белой тряпкой – но что, собственно, могли ответить ему небо, земля и трава?
Мир промолчал, сдаваться было некому. Какая бы сила ни стояла за всеми событиями, она не нуждалась ни в победе, ни в поражении. Чего она требовала – никто не понимал, а потому Царада и его люди предлагали ей лишь то, что у них было. И если они не могли похвастаться успехом, то все же имели право сказать, что терпят поражение сегодня или потерпели его вчера.