Черный сорокопут. Дьявольский микроб
Шрифт:
— Не волнуйтесь, миссис Бентолл, — произнес Визерспун успокоительно. — С вашим мужем туг у нас приключилась маленькая неприятность. Боюсь, он повредил себе ногу.
— Маленькая неприятность! Ничего себе, маленькая неприятность! заорал я. — Он повредил ногу! Да у меня перелом щиколотки! — Я отпихнул их руки, хотел протиснуться в дверь, споткнулся, закричал от боли и растянулся во весь рост на полу. Итак, у меня накапливался мало–помалу опыт в этом деле: измерять полы при помощи собственного тела. Кстати, куда быстрее, чем рулеткой.
Мэри у меня над головой что–то говорила
Раскладушка оказалась достаточно прочной, под моей тяжестью она не разорвалась, как можно было ожидать, так что на сей раз мерить своим корпусом пол не пришлось. Я еше немного постонал, а после подпер голову локтем и продемонстрировал им, как умеют страдать истинные англичане — с поджатыми губами и молча. Чтоб подчеркнуть драматизм сцены, я время от времени закрывал глаза.
Профессор Визерспун запинаясь излагал, что произошло — по меньшей мере, свою версию того, что произошло. У него получалась довольно убедительная комбинация из несрабатывающих шифров, плохо сбалансированных сейфов и шатких полов, лишающих сейфы устойчивости. Мэри внимала ему в предгрозовом молчании. Если она играла, то столь блистательно, что оставалось лишний раз констатировать: в ее лице сцена лишилась великой актрисы. Учащенное дыхание, сжатые губы, трепещущие ноздри, стиснутые кулаки — все это доступно моему пониманию. Но чтоб так побледнеть, надо было вложить в свою игру толику сердца. Когда профессор закончил, мне показалось, что она накинется на него, нисколько не страшась гигантской фигуры Хьюэлла. Но она сумела овладеть собой и лишь произнесла ледяным тоном:
— Очень благодарна вам обоим за то, что доставили мужа домой. Это свидетельствует о вашей доброте. Не сомневаюсь: произошел несчастный случай. Спокойной ночи.
Ее речь не оставляла лазеек для дальнейших словесных игр, так что им пришлось убраться, выкрикивая на ходу, что завтра — как они надеются мне наверняка станет лучше. На что они надеялись в действительности, осталось тайной, во всяком случае, они забыли объяснить, каким образом мой перелом излечится за одну ночь. Еще целых десять секунд Мэри смотрела им вслед и лишь тогда прошептала:
— Он устрашает, ничего не скажешь. Выходец из первобытных эпох.
— Да уж, красотой он не блещет. Боишься?
— Еще бы, конечно.
Она постояла без движения еще пару секунд, вздохнула, развернулась и присела на краешек моей кровати. Долго она всматривалась в мое лицо, как бы преодолевая сомнения или решаясь на смелый шаг, потом прохладными ладонями коснулась моего лба, прошлась пальцами по волосам, опять глянула на меня сверху вниз, опираясь на руки; она улыбалась, но улыбалась безрадостно, и ее глаза газели потемнели от тревоги.
— Я виновата перед тобой, — прошептала она. — Плохо складывается дело, правда, Джонни? — Раньше так она ко мне не обращалась.
— Ужасно. — Я поднял руки, обнял ее за шею и пригнул к себе; она ткнулась лицом в подушку и не сопротивлялась. Она еще не очнулась от шока, какой, вообще говоря, неизбежен при первых контактах с Хьюэллом. А может, просто потворствовала больному сподвижнику… Щека ее была нежна, как лепесток цветка, и пахло от нее солнцем и морем. Я прижался губами к ее уху и прошептал: — Проверь, они на самом деле ушли?
Она замерла, словно ударенная электричеством, потом рывком поднялась, подошла к двери, приникла к одной щелочке, к другой и полушепотом доложила:
— Оба они в профессорской комнате. В данный момент ставят сейф на место.
— Погаси свет.
Она прошла к столу, прикрутила фитиль, сложила руки над лампой этаким куполом с прорезью и дунула. Комната погрузилась в темноту. Я содрал с ноги те ярды медицинского пластыря, которым они облепили мою злополучную травму, да еще как плотно! Отдирать пришлось чуть ли не с кожей, чертыхаясь от боли. Теперь можно было встать на ноги, чтоб экспериментальным путем проверить правую ногу. Пара прыжков… Что ж, прыгаю я не хуже, чем обычно. На том же уровне. Лишь большой палец ныл. На него–то как раз и пришелся главный удар-. Ему–то больше всего досталось от этого дуэта: сейф плюс переломившаяся подметка. Я повторил свой эксперимент. По–прежнему о'кей. Я сел и принялся обуваться.
— Что ты делаешь? — в сердцах спросила Мэри. Мягкая сочувственная нота, как заметил я с печалью, начисто исчезла из ее голоса.
— Элементарную проверку, — ответил я беззлобно. — Надеюсь, ножка моя по старой дружбе мне еще послужит.
— Но кость… Я думала, у тебя перелом…
— Быстрое исцеление под воздействием природных факторов. — Я еще разок опробовал ногу, теперь в ботинке. Порядок! И тогда я поведал ей свою историю болезни.
Выслушав меня, она сказала:
— Охота тебе была меня дурачить?
Жизнь приучила меня к женской несправедливости, посему я пропустил этот выпад мимо ушей. У нее, конечно, хватит ума оценить собственную неправоту в обращении со мной на ранних этапах, от ее собственной хвори до моей. Но, разумеется, сейчас она видит, какие преимущества я получил, притворившись калекой. Она между тем вернулась к своему ложу, кинув мне мимоходом:
— Ты велел мне сосчитать китайцев — сколько их заходит в барак, сколько выходит.
— Ну и?..
— Их там восемнадцать.
— Восемнадцать! — А я–то насчитал — там, в пещере, — восемь.
— Восемнадцать.
— Не заметила, выносили они оттуда что–нибудь?
— При мне они не выходили. Во всяком случае, пока не стемнело.
— Ясно. Где фонарик?
— Под подушкой. Вот он.
Она повернулась к стенке, и скоро я услышал ровное спокойное дыхание. Но я знал: она не спит… Разорвал, пластырь на лоскутки, обклеил ими стекло фонарика, оставив посередине маленькое отверстие в четверть дюйма диаметром. Затем обосновался у щели, позволявшей: наблюдать за профессорским домом. Вскоре после одиннадцати ушел Хьюэлл, отправился, видимо, к себе домой. Там зажегся огонь, но вскоре, минут через десять, погас.