Черный список деда Мазая
Шрифт:
– Все разбились? – переспросил Роман, услышав мой рассказ.
– Без исключения, – подтвердила я, – почему же найденный около тела Жеки нож остался невредим?
– М-м-м, – протянул Казаков, – сколько штук ты скинула?
– Семь! – отрапортовала я.
– Мне средств на этот эксперимент не выделят, – мрачно сказал Рома. – С деньгами у лаборатории худо.
– Готова купить за свой счет столько резаков, сколько потребуется, – заверила я. – Единственное объяснение, которое мне приходит в голову: вдруг Женя крепко сжимала нож и ее рука не дала ему расколоться?
– Это практически невозможно, – протянул Казаков. – Во-первых, в полете человек, как правило, не стискивает пальцы, во-вторых, у Ковалевой небольшая ладонь, она прикроет часть ручки, но не длинное лезвие. Знаешь, у меня был случай самоубийства. Парень застрелился, а пистолет остался зажат у него в руке. Я сначала безапелляционно заявил: «Люди, у нас убийство, грубо завуалированное под суицид. После смерти оружие всегда выпадает из руки, в особенности если она свешивается с кровати».
А потом выяснилось: у погибшего было заболевание, в процессе которого сухожилия укорачиваются. Бедолага вообще не мог распрямить пальцы.
– Жаль несчастного, и случай интересный, но давай вернемся к Ковалевой, – попросила я.
– Хоть часть ножа должна была отколоться, как бы сильно Ковалева ни сжимала тесак, – обиженно загудел Роман. – Погоди-ка!
Казаков начал чем-то стучать, я терпеливо ждала, пока эксперт освободится, и бездумно глядела на дверь подъезда. А та распахнулась, выпустив наружу ту самую женщину, которая некоторое время назад нахамила любопытной бабке, – даму в льняном костюме и туфлях… цвета итальянского неба, синих, на небольшом каблучке, с кожаными цветами на мысках. Лицо незнакомки было красным и блестело, словно его обильно намазали кремом, ее волосы торчали в разные стороны. Зажав полиэтиленовый пакет под мышкой, дамочка побежала в сторону проспекта. Похоже, день у нее сегодня не задался, судя по всему, она только что поругалась с кем-то, может, даже подралась.
– Романова, ты тут? – мрачно спросил Казаков.
– Конечно, – ответила я.
– Я, похоже, дурак, – нехотя признался Рома. – Нож был обнаружен слева от тела. Вот слушай, зачитываю описание. Труп лежит на спине, левая нога… нога… нож, производство Китая.
– Он из Германии, – возмутилась я, – сама покупала! На коробке указано: «Сделано в Лейпциге».
– На картонке что угодно напишут, – возразил Рома. – Лампа, не спорь, резак изготовлен трудолюбивыми ребятами, живущими за Великой Китайской стеной. Но нам с тобой страна-производитель без надобности, хотя это может объяснить, почему керамика разваливается на куски, едва коснувшись пола. Китайцы не всегда могут похвастаться хорошим качеством изделий. Труп Ковалевой закрыл орудие нападения на Всеволода. Следовательно, сначала упал нож, потом тело. Я не дурак, я идиот: резаку по логике вещей следовало оказаться в другом месте!
– Всякое случается, – приободрила я Казакова, – ветер подул и закатил его не туда!
– Издеваешься? – вздохнул Роман.
– Нет-нет, – заверила я эксперта, – просто строю предположения.
– Романова, – перебил меня эксперт, – вытряхни из ушей пыль. Читаю еще раз: «Нож лежит слева от трупа, частично прикрыт им. Изделие серо-фиолетового цвета, предположительно тесак для разделки мяса, находится на уровне пальцев левой руки». Ну? Сообразила?
– Поняла, – быстро сказала я, – ты правильно предположил, что нож упал на асфальт раньше трупа. Значит, Жека таки разжала в полете пальцы и…
– Лампа! – сердито произнес Роман. – Ковалева была правша.
– Да, и что такого? – не поняла я.
– Нож слева, – тихо произнес Казаков. – Получается странно. Либо она отпустила клинок и упала на него невероятным, невозможным образом, либо умерла, держа тесак. Но почему в левой руке, а? Что-то с этим ножом не так! Да и все отпечатки на нем смазаны. Не стерты, а именно размазаны, их невозможно идентифицировать.
– По какой причине семь ножей развалились, а восьмой остался цел? – спросила я.
– Не знаю, – буркнул Казаков.
– Попытайся понять, – попросила я Рому, – у меня мозгов не хватит, это слишком сложно. Деньги на приобретение ножей для эксперимента даст Костин. А я сейчас поднимусь, возьму свою сумку, оставила ее по глупости в квартире Жени, и потороплюсь в больницу к Михаилу.
– Можешь не спешить, – попытался остановить меня Рома. – С Вовкой муж Ковалевой беседовать не стал. Костин сказал, он лежал лицом к стене, даже не пошевелился.
– Надеюсь, мне удастся вывести Мишу из тяжелого состояния, – вздохнула я, – все-таки много лет дружим, не чужие люди.
– Вовка ему тоже не посторонний, – пробурчал Рома, – вроде он даже один раз с Женей и ее семьей Новый год встречал.
– Было дело, – улыбнулась я, – собрались шумной компанией, сначала поели, выпили, затем с нетрезвых глаз отправились гулять. День выдался метельный, мы слепили бабу, стали снежками швыряться. Утром проснулись и выяснилось: Костин на улице часы посеял, а я кошелек обронила, Катюша серьги в каком-то сугробе оставила. И ведь все были уверены, что ценности дома лежат. Вовка все твердил: «Я оставил будильник в квартире, перед тем как на улицу топать».
Катя тоже сокрушалась: «Сняла сережки и оставила их на полочке в ванной».
Одна я помалкивала, потому что плохо помнила процесс одевания. Могла по привычке кошелек в карман запихнуть. Больше Жека, Миша и Сева с нами на Новый год шампанское не пили. Мы их звали, но ребята были вынуждены оставаться с Таисией Ивановной: мама Жеки обиделась, что ее в тот раз бросили одну.
– Звоню ему, звоню, а он болтает безостановочно, – раздался в трубке сердитый женский голос.
– Все, я занят, – шепнул Роман и отсоединился.
Я встала со скамейки и пошла в подъезд. После яркого солнечного дня парадное показалось совсем темным. Я вызвала лифт и вдруг услышала тихий голос.
– Деточка, психическая ушла?
Из отсека между подъемником и стеной, на которой висели почтовые ящики, выглядывала старуха в ярком платье.
– Ты тут одна? – испуганно спросила она. – Той нету?
– Кого, бабушка? – уточнила я.
– Ну, сумасшедшей, – залепетала пенсионерка, – скажи скорей, можно выходить?
– Вы опасаетесь женщины в льняном костюме? – догадалась я. – Она пошла на проспект.