Черный свет
Шрифт:
Когда она врезалась в отца, похожая на маленький пушечный заряд, зажмурившаяся от удовольствия, обхватив ручками худое отцовское тело, он замер, не зная, что делать. Они так давно не обнимались с дочерью, он настолько погрузился в тяжелую пучину безработицы и нехватки денег, так устал от тяжелого чувства вины, которое прижимало его к земле настолько сильно, что он снизу и не видел даже собственной маленькой дочери, что такое простое проявление любви мгновенно выбило его из колеи.
Оленька прижималась к отцу, пахнущему кислым спиртным, горькими дешевыми сигаретами и запахом пота, но ощущала лишь запах счастья. Отец обхватил ее немного неумело, провел рукой по светлым
– Все хорошо, доченька? – он ляпнул какую-то банальную глупость, не зная, что ему лучше сделать, как себя повести в такой ситуации. Отец чувствовал себя неловко, будто надел слишком тесную рубаху, и сейчас она сжимала его слишком крепко, мешая вдохнуть полной грудью, но никакой возможности снять ее сейчас у него не было. Все-таки это его дочь.
– Да,– она шепнула, лицом вжимаясь в его пропитанную холодом куртку. Но что-то вновь зудело в ней, истошным, противным, пронизывающим звоном напоминая звук комара, и девочка никак не могла понять, что же так отчаянно мешает ей.
– Эм, ну… Хорошо это,– он обронил слова и тут же почувствовал, какие они легкие, бессмысленные, парящие над ними, не дающие ей понять того главного, что должно связывать дочь и отца.
– Подожди,– девочка посторонилась, не отрывая от отца рук, и вгляделась в его покрасневшее от неловкости лицо. – Я думала, что ты дома, в ванной.
– Как видишь, нет. Я снова ходил на собеседование,– он улыбнулся, но улыбка была жалкой, натянутой, показывающей, что больше всего сейчас он боится услышать вопрос о том, взяли ли его на работу. Только вот Оленьку совершенно не волновали такие глупости – она вспоминала звук льющейся воды, пробивающийся тусклый свет через щели от двери в ванную, и чувствовала, как зуд внутри становится все сильнее и сильнее.
– А кто тогда в ванной? Там кто-то есть. Мама же на работе?
– Должна быть. Подожди-ка,– он отодвинул ее одним движением от себя и широкими шагами направился к ванной. Шум оттуда доносился все такой же тихий, но совершенно явный.
Федор побарабанил костяшками пальцев по запертой двери, прислонившись плечом к косяку, чутко прислушиваясь к перешептыванию льющейся из крана воды.
– Марин? Ты там? Марина? – он вновь и вновь стучал, окликая ее, но бесстрастная дверь хранила за собой молчание, лишь нарушаемое всплесками влаги. Оленька застыла неподалеку, выглядывая из-за отцовской руки на рамку из света, обрамляющую дверь в ванную комнату, прислушиваясь настороженно, но чутко.
– Марина?! – отец повысил голос и, не сдерживаясь, изо всей силы ударил в дверь кулаком, заставив ее жалобно заскрипеть. От удара с потолка белесым песком посыпалась штукатурка. – С тобой все в порядке?!
Шипение струи, бьющей в наполненную водой ванную, было им единственным ответом, и оно ударяло прямо в голову, делая все вокруг слишком четким, слишком резким. Казалось, весь мир вокруг них сжался до этого шума воды в ванной, до этой двери в потеках белой масляной краски на старом дереве, до стучащего кулаками взволнованного отца. Его переживания передались и Оленьке – она, хоть и выглядывала немного напуганно сейчас из-за его руки, при этом чувствовала, что вот-вот не выдержит и разревется. Ее пугала сейчас эта светлая дверь, это материнское молчание и напряженная отцовская спина.
Папа сдвинулся внезапно и резко, без предупреждения, врезался в дверь, заставляя косяк жалобно хрустнуть, но сдержать отчаянный удар. Оленька испуганно отпрыгнула, прижимая ладошку ко рту, ошеломленная грохотом и хрипом отца, растирающего плечо перед новым броском. Секунда – и вот он зависает в прыжке, прежде чем ударить всем телом в хлипкую дверь и заставить ее пасть перед таким напором, сдаться, капитулировать разломанной дверной коробкой, испуганно распахнуться дверью, ощерившейся сломанным шпингалетом. Папа, не ожидавший такого быстрого отступления, по инерции влетел прямо в ванную, схватившись руками за беловато-серый косяк, и замер в проходе, не двигаясь.
Оленька поднырнула под его руку, чтобы увидеть, что же там за запертой дверью заставило отца остановиться, всему напряженному, со вздувшимися жилами на шее, с покрасневшим лицом. И сама остановилась под его руками, не понимая, что произошло.
Комнату заливал свет – тусклый, темный, он будто копился в крошечной ванной долгие годы, чтобы теперь старыми лучами рисовать неровные, ненастоящие тени на предметах. В целом, все было точно также – в углу спала стиральная машинка с темным зевом, забитым несвежим бельем, белоснежный унитаз сиял чистотой, на полочке стояли баночки с кремами и бальзамами, и Оля зацепилась за них взглядом, в который раз мечтая поскорее вырасти и пользоваться не только зубной пастой со вкусом клубники, мылом с ромашковым ароматом и шампунем, который не щиплет глаза.
Вся странность была в ванной. Сначала Оленька даже и не осознала, с чего это вдруг – полная ванная горячей воды, пускающей в воздух белые барашки пара, покачивающаяся поверхность от тугой струи воды из крана… И мама, лежащая в ней. Мама казалась спящей – румянец на пухлых щеках, прикрытые глаза в редком частоколе ресниц, свободно парящие в воде руки, умиротворенное и спокойное лицо.
Вот только спала мама под водой – из ванной беззастенчиво торчали ее голые колени, бесформенные, крупные, сама она ушла на дно и застыла там, немая, неспособная ответить на папины крики. Оля вдруг залюбовалась ее лицом – давно оно не было таким беззаботным, гладким, без тяжелых и толстых морщин в уголках глаз, без сжатых губ и сведенных бровей. Сейчас мама была настоящей красавицей.
Хоть и спала под водой.
***
Ольге отчаянно захотелось сплюнуть горькую слюну, но она сдержалась, вцепившись рукой в белые узоры кружевной занавески. Сигарета обожгла пальцы, но девушка этого даже не заметила, задумчиво разглядывая мертвую улицу под окнами собственной крошечной квартирки. Ночь не просто укрыла покрывалом город, она въелась в каждую улочку, в каждый дом, забила все черной ватой, милосердно позволив проклюнуться лишь редким огонькам фонарей, почти неразличимых в густом тумане.
Девушка затушила сигарету в крышке из-под майонеза, провела пальцами по обветренным, потрескавшимся губам в беловатой корке и глубоко втянула в себя дымный, прогорклый воздух. Отчаянно захотелось свежести, но от одной мысли о том, чтобы открыть окно, по голым рукам пробежали мурашки.
Она стояла у окна на кухне, облаченная в короткую, застиранную футболку, растрепанная, но ни капельки не сонная. Часы на микроволновой печи устало пикнули, время – три, под окнами не видно ни единого заблудшего прохожего, кто мог бы тенью скользить по пустым тротуарам. Где-то на горизонте мигнул красный огонек, и Ольга уставилась туда воспаленными глазами, гадая, где мог затеряться ее сон. Через пару часов уже нужно будет вставать, тащиться на осточертевшую работу, а она стоит босиком на голом полу, смотрит на чернильный спящий город и никак не может отделаться от тяжелых мыслей.