Черный тюльпан
Шрифт:
Я опустил трубку, некоторое время смотрел на аппарат, словно он сейчас олицетворял полковника Довгия, и попытался разгадать намерения этого человека. Потом подошел к кровати, откинул подушку, сгреб оружие и, приподняв матрац, положил автомат и пистолет под него. Заправил постель, утрамбовал матрац, чтобы не было бугра.
Я уже подошел к входной двери, взялся за ручку, но что-то удержало меня в последний момент. Было такое ощущение, словно я собирался выйти из номера совершенно голым.
Вернулся в комнату, снова разворошил
Меньше всего я ожидал, что окажусь в военной прокуратуре. Пока мне оформляли пропуск, я, как всякий в меру законопослушный гражданин, думал о том, какое обвинение сейчас мне могут предъявить. Скорее всего Довгий начнет припоминать недавние события на границе, когда я оставил поле боя. Кто-то, значит, оказал мне недобрую услугу и накатал донос. Кто? Игнатенко? Комбат? Командир полка?
Но то, что на самом деле сказал мне Довгий, шокировало меня своей неожиданностью и кажущейся абсурдностью.
– Заходите, – пригласил он меня в кабинет. – Садитесь.
Это был совершенно лысый, но с густыми черными бровями полковник, роста выше среднего, смуглый, сухощавый, движения его были плавными и, как мне показалось, таили в себе скрытую угрозу.
Я сел в кожаное кресло по другую сторону стола и ждал, пока полковник оторвется от своих бумаг. Наконец он поднял свои мохнатые, как гусеницы, брови, снял очки в тонкой оправе и пристально посмотрел на меня.
– Ну что? – задал он вопрос, на который я даже при большом желании не мог ответить.
Полковник, впрочем, удовлетворился моим молчанием, зашнуровал папку, которую изучал, отложил ее в сторону, а перед собой положил еще совсем новый, плохо разработанный на сгибе скоросшиватель, раскрыл его и стал перелистывать бумаги. Я не мог прочесть ни слова, но заметил, что там было три документа, написанных от руки, разными почерками и чернилами, предписание и еще какие-то бумаги.
– Неважны ваши дела, – сказал Довгий. – Видите? – И он постучал рукой по скоросшивателю. – На вас заведено уголовное дело.
Круто он начал. А вдруг я человек нервный, сердце слабое, и после таких слов – хлоп! – и готов? Я не сводил взгляда с его черных мохнатеньких глаз. Довгий выжидал паузу, рассматривая мое лицо. Это, должно быть, профессиональная привычка, особая манера поведения – говорить не совсем приятные вещи и при этом наблюдать, как меняется физиономия у собеседника. Наверное, полковнику было приятно.
Он не дождался от меня града вопросов, невнятной, рваной речи и восклицаний и вбил гвоздь по самую шляпку:
– За самовольный выезд из Душанбе. Иными словами – за уклонение от службы. Статья оч-ч-чень серьезная.
Нельзя сказать, что у меня гора свалилась с плеч, но некоторое напряжение спало. Я тотчас усмехнулся. Эх, родная армейская бюрократия! И здесь все напутали и перевернули с ног на голову. – Чего это вы головой качаете? – удивился полковник. – Будете отрицать, что… – Он нацепил очки и посмотрел в папку. – Что двадцатого числа самовольно покинули пределы гарнизона, в данном случае – Душанбе?
– Нет, это отрицать не буду, – ответил я. – И все-таки уклонения не было, потому что двадцатого я уже был уволен из армии.
– Что вы говорите! – покачал лысой головой полковник. – Снова обратимся к делу. Вот выписка из приказа. Цитирую: «М-м-м… на основании Закона о прохождении контрактной службы… так… так… считать контракт – номер, дата – недействительным и полагать Вацуру Кирилла Андреевича уволенным со службы по статье такой-то на основании приказа командира части от двадцать второго сентября сего года. Подписано: врио командира войсковой части, заверено: начальник строевого отдела. От двадцать второго, – повторил он, поворачивая папку так, чтобы я мог увидеть выписку.
Я не поверил своим глазам.
– Да, это действительно любопытно, – признался я, доставая из нагрудного кармана выписку из приказа, подписанного Локтевым. – А как тогда объяснить вот это?
– Что это? – Довгий взял у меня выписку, положил ее на стол рядом с той, которая была подшита, стал крутить головой, сличая документы.
– Странно, – пробормотал он. – Вы меня озадачили. Это что же получается? Два приказа на увольнение? Но какому верить?
– На этот вопрос нетрудно будет ответить, если вы скажете мне, кто дал вам команду завести на меня уголовное дело.
– А вот это, гражданин Вацура, уже не ваше дело, – сухо ответил Довгий.
– Хорошо. Тогда позвоните в строевой отдел, пусть там отыщут приказ, подписанный Локтевым, и зачитают его от начала и до конца.
– Давайте позвоним, – на удивление быстро согласился Довгий, поднял трубку, попросил телефонистку соединить со строевым отделом, когда ему ответили, представился и попросил поднять все приказы об увольнении за двадцатое сентября. Что ему ответили, я, естественно, не услышал, но лицо полковника вытянулось.
– Вот как, – растерянно ответил он. – И как долго они там пробудут?.. Ах, вот как!.. Ну что ж, извините.
Он положил трубку и развел руками.
– Неувязка, Кирилл Андреевич. В связи с самоубийством Локтева в штабе работала комиссия из Москвы, ворошила всю его служебную деятельность, и приказы, которые он подписал за последнюю неделю, увезла с собой в Москву.
Я повторил вопрос, который полминуты назад задал Довгий в телефонную трубку:
– И как долго они будут ворошить его служебную деятельность?