Черный вечер (сборник)
Шрифт:
— Редко, но бывает, что фронты не сталкиваются, а наслаиваются один на другой, образуя ужас до семи километров высотой.
У меня чуть сердце не остановилось.
— А наша гроза, наверное, даже не семь, а десять километров высотой. Еще немного — и ветер начнет вырывать дома вместе с фундаментами. И это при том, что фронт действует в радиусе километра.
— Если старик решил меня наказать, то мне нет никакого спасения. И жене с сыном тоже, если останутся рядом со мной.
— Возможно, все так, как ты рассказываешь, но, повторяю, никаких научных объяснений твоей истории нет.
— Похоже, я просто схожу с ума.
Итак,
Остается единственный выход... Борясь с бушующей стихией, я кое-как добрался домой. У Джеффа жар, Гейл кашляет и чихает.
Они были правы, значит, мне пора в путь.
— Если то, о чем мы думаем, — правда, то в Айова-Сити дождь прекратится, как только я уеду. Так что скоро вы увидите солнце.
— А как ты?
— Ничего страшного, если будете за меня молиться.
И вновь я на федеральной австостраде, только сейчас я еду на запад. Гроза, естественно, гонится за мной по пятам.
Айова. Небраска. До Колорадо я добрался через три недели. Три ужасные недели. Кто ездил в дождь по горным перевалам, поймет. А вот и тот грязный полувымерший городишко!
Ни шатких столов, ни бус с бирюзой. Естественно, в такую непогоду базарчик свернули. Пришлось расспрашивать местных жителей.
— Мне нужен старый индеец, местный шаман.
— Он заболел, — заявил хозяин небольшого магазинчика.
— И где его искать?
— Откуда я знаю, в резервации, наверное!
Еще пятнадцать миль по узкой, вьющейся серпантином дороге. Придорожные скалы были такими горячими, что от них шел пар. По страшным оврагам, колдобинам и размокшей в глину пыли я каким-то чудом добрался до индейской деревни. Самый большой каменный дом, наверное, полицейский участок. Так и есть, мне открыл высокий индеец в форме.
Пришлось объяснять, ради чего приехал.
Не сводя с меня подозрительных глаз, шериф о чем-то спросил помощников.
— Похоже, он позарез вам нужен, раз приехали из Айовы в такую грозу! Вы чуть не опоздали. Старик умирает.
Местная больница. Старый шаман под капельницей. Худой, сморщенный, он похож на прошлогодний дубовый лист. Старик медленно открыл глаза. Кажется, узнал меня...
— Я вам верю! Пожалуйста, остановите дождь!
Похоже, шаман совсем плох, даже дышит с трудом.
— Сын с женой с самого начала вам верили! За что они-то страдают? Прошу вас... Зря я назвал вас шарлатаном... Пожалуйста, остановите дождь!
Старый индеец пошевелился.
В отчаянии я упал на колени, поцеловал его руку и зарыдал.
— Умоляю... Клянусь, урок я усвоил! Остановите дождь!
Шаман медленно кивнул и попробовал встать. Доктор пытался его остановить, но куда ему: сила у индейца была необычайная! Старик встал и медленно, превозмогая боль, закружился в танце.
Гром загремел сильнее — еще немного, и дождевые капли пробьют оконное стекло! Шаман закружился вокруг кровати, а гроза тем временем достигла апогея. Ветер распахнул дверь больницы... И в следующую секунду стих.
Старик упал, а я помог доктору уложить его на кровать.
— Вы чуть его не убили, — ухмыльнулся врач.
— Но он ведь жив? — испуганно спросил я.
— Да, благодаря вам.
Эх, ничего этот парень не понимает! Это я должен благодарить небо и старого шамана.
Когда я вышел из больницы, ярко светило солнце.
Через
Я посмотрел на Гейл и Джеффа. Простуды и депрессии как не бывало, за время моего отсутствия они даже загореть успели. Едва не уничтоживший нашу семью кошмар им чуть ли не бабушкиными сказками кажется! Дождь все равно прекратился бы, старый индеец ни при чем!
Но ведь они не были в больнице и не видели тот танец... А вот я никогда его не забуду.
Тяжело вздохнув, я положил трубку. Из окна видно бескрайнее, наконец-то голубое небо.
Я пошел на кухню и замер с протянутой к холодильнику рукой.
С запада к Айова-Сити приближались тяжелые чернильно-черные тучи. Подул сильный ветер, похолодало.
Двенадцатое сентября. Вчера было плюс двадцать пять, сегодня утром плюс десять, а вечером вообще до ноля похолодало.
Мою просьбу старик выполнил. Но, похоже, я недооценил его чувства юмора.
Дождь-то он остановил, а кто остановит этот ужасный снег?
За этот и все мои грехи
«For These and All My Sins» 1984
Если в финале предыдущего рассказа юмор присутствует, то в этом на него нет ни малейшего намека. Перед вами стопроцентная «страшилка» из жизни Среднего Запада. Впервые рассказ был опубликован в 1984 году, хотя задумал я его одиннадцатью годами раньше, в 1973-м, когда проходил тридцатипятидневный курс молодого бойца в горах Вайоминга. Обучение проводилось под контролем министерства обороны, где считали, что каждый американский студент должен уметь лазать по скалам, сплавляться по горным рекам и обходиться без еды. Под конец у нас забрали все съестное, каждому выдали по карте, компасу и фляге с водой. Идти следовало в обозначенное на карте место, в шестидесяти километрах от лагеря, где через три дня будет ждать грузовик. Чем питаться? Да ничем! Задание ведь дано специально для того, чтобы проверить, кто как поведет себя в критической ситуации. Собирать съедобные растения слишком хлопотно, а в результате и сытости не почувствуешь. Богатая белком рыба — другое дело, но рыбачить разрешалось только в самом крайнем случае. В идеале нужно продержаться на одной воде!.. На третий день спустившись с гор к ржавому грузовику, я шатался, как тростинка на ветру, хотя теоретически мог бы еще пару дней поголодать. Лес для меня теперь родной дом! Завершив обучение, я поехал по федеральной автостраде номер 80 в сторону Айовы, но новенький четырехцилиндровый «Порше 912» неожиданно начал барахлить. Пришлось срочно искать механика.
Так я и оказался в очень странном и страшном городке в самом сердце Небраски. Рассказ — плод моей фантазии, а вот обстановка вполне реальна.
Помню, там было дерево. Если увижу, сразу его узнаю: уж очень необычное.
Заметное издалека, оно стояло слева по ходу моего движения по федеральной автостраде номер 80. Темное, колышущееся в мареве пятно постепенно превращалось в нечто, похожее на скелет динозавра. Скелет... Именно это и показалось странным: в августе даже в выжженной солнцем Небраске немногочисленные деревья покрыты листвой, а это было совершенно голым.