Черный воздух. Лучшие рассказы
Шрифт:
Карло страдальчески закряхтел.
– Мария сказала, Джузеппе согласен с тобой пойти и ждать тебя с лодкой будет на Фондамента.
– Провались оно все…
– Ну же, Карло, вставай. Нам очень нужны эти деньги.
Малышка вопила не хуже любого шторма.
– Ладно уж, ладно, – проговорил Карло, вновь рухнув на подушку. – Сделаю, сделаю, только не тереби ты меня.
Поднявшись, он проглотил поданный Луизой бульон, а после неловко, через силу, не обращая внимания на прощальные напутствия жены, спустился к шлюпке, отчалил и оттолкнулся от настила. Шлюпка, покинув
Помнится, как-то раз он, надев акваланг, спустился туда, в церковь. Настроив загодя грузовой пояс с баллонами, сел на одну из каменных скамей у самого алтаря и попробовал помолиться – прямо сквозь маску с загубником. Серебристые пузырьки выдыхаемого воздуха струились вверх, к небесам, а уносили ли с собой и молитвы, Карло, ясное дело, не знал. Спустя какое-то время он, чувствуя себя довольно глупо (но не только, не только), выплыл за дверь, а над дверью заметил надпись и развернулся, чтобы прочесть написанное, приблизив стекло маски к самому камню. «Близ Храма сего да будет Закон Купца праведен, тяжесть гирь его верна, а сделки его безобманны»… Пожалуй, сие назидание, адресованное лихоимцам, ростовщикам да менялам с рынка Риальто прежних времен, Карло вполне мог бы отнести и к себе самому. Вот, скажем, тяжесть гирь – это про грузовые пояса: не перегружай клиента так, чтоб остался на дне…
На том погружение в воспоминания и завершилось, и Карло вновь вынесло на поверхность, навстречу предстоящей работе. Шумно переведя дух, он вставил весла в уключины и взялся за дело, повел шлюпку вперед.
Пускай забирают, что отыщется там, под водой. Все живое в Венеции – по-прежнему на плаву.
Вылазка в горы
Перевод Д. Старкова
Трое сидят на камне. Верхушка отсыревшего гранитного валуна окружена снегом, подтаявшим ровно настолько, чтоб обнажить ее. От валуна снег тянется во все стороны. На востоке упирается в лесополосу, на западе поднимается к склону отвесной скалы, суженной кверху, указующей в самые небеса. Гранитный валун, на котором устроились путники, – единственное темное пятнышко, единственная прореха в снегу от лесополосы до обрыва. Следы снегоступов ведут к камню с севера, пересекая склон поперек. Все трое греются на солнышке, будто сурки.
Один из них жует снег. Ростом он невысок, однако широкогруд, ноги и руки бугрятся мускулами. Отправив в рот очередную горсть, он поправляет синие нейлоновые гетры, прикрывающие его икры и башмаки. Серые гимнастические трусы оставляют обнаженными бедра. Наклонившись, он пристегивает к башмаку апельсиновый пластиковый снегоступ.
– Брайан, – окликает его сидящий рядом, – я думал, мы пообедать собираемся.
Второй путник высок, широкоплеч, к тонкой стальной оправе его диоптрических очков прикреплены темные солнцезащитные накладки.
– Пи-итер, – не спеша тянет Брайан, – здесь же как следует не поешь. Сам видишь: присесть-то негде. Вот как только тот отрог обогнем, – обещает он, указывая на юг, – так переходу конец, и мы, считай, уже на перевале.
Питер испускает шумный, глубокий вздох.
– Мне отдохнуть требуется.
– О'кей, отдыхай, – соглашается Брайан. – А я пока двинусь в сторону перевала. Надоело на месте сидеть.
Подхватив второй апельсиновый снегоступ, он продевает носок башмака в ремни крепления.
Третий – среднего роста, необычайно худой, все это время не сводивший глаз со снежинок на носке собственного башмака, молча сует ногу в крепление желтого снегоступа. Видя это, Питер вздыхает, сгибается вдвое, высвобождает из снега свою пару снегоступов – алюминиевых, рамно-сеточных.
– Гляньте-ка, колибри какая! – радуется третий, указывая вбок.
Там, куда устремлен его палец, нет ничего, кроме снега. Встревоженные, его спутники озабоченно переглядываются. Питер, покачав головой, опускает взгляд под ноги.
– Я и не знал, что тут, в Сьеррах, колибри водятся. Ну и красота! – продолжает третий, но тут же неуверенно смотрит на Брайана. – Ведь водятся же, да?
– Ну, – тянет Брайан, – на самом деле, по-моему, водятся. Но…
– Но сейчас, Джо, рядом ни одной нет, – заканчивает за него Питер.
– Надо же, – вздыхает Джо, не сводя глаз со снега. – Я мог бы поклясться, что…
Питер, глядя на Брайана, жалостливо морщится.
– Может, преломление света вон там, на холмике, – озадаченно продолжает Джо. – А-а, ладно.
Брайан встает, продевает руки в лямки компактного синего рюкзачка, сходит с валуна на снег, наклоняется, поправляя крепления.
– Идем, Джо. Чепуха это все, – говорит он и поворачивается к Питеру. – Прекрасный весенний снег, кстати.
– Ага, если ты – растреклятый белый медведь, – откликается Питер.
Брайан качает головой. В его серебристых солнцезащитных очках отражается то снег, то Питер.
– Сейчас лучшее время для подъемов сюда. Поехал бы с нами в январе или в феврале, сам бы увидел.
– Лето! – возражает Питер, поднимая со снега высокий станковый рюкзак. – Лето – вот что я люблю больше всего на свете! Загар, цветы, прогулки без этих чертовых шлепанцев на ногах…
Взвалив ношу на спину, он торопливо, так что алюминий лязгает о гранит, делает шаг назад, чтоб удержать равновесие, неловко застегивает пряжку поясного ремня и смотрит на солнце. Времени – около полудня. Питер утирает лоб.
– Летом ты даже с нами больше не видишься, – напоминает ему Брайан. – Сколько это, четыре года уже?
– Время, – объясняет Питер. – Времени у меня совсем нет, это факт.
– Ага, кроме всей отпущенной жизни, – хмыкает Брайан.
В ответ Питер раздраженно хмурится и тоже сходит на снег. Оба поворачиваются к Джо. Тот, щурясь изо всех сил, по-прежнему вглядывается в сугроб.
– Эй, Джо! – окликает его Брайан.
Джо, вздрогнув, поднимает взгляд.
– В путь пора, помнишь?
– Ах да. Секунду.
Джо начинает готовиться к новому переходу.
Трое на снегоступах движутся дальше.