Черный Янгар
Шрифт:
– Прости. – Я обвиваю его шею руками, прижимаюсь к груди. – Прости, пожалуйста…
– За что?
За ложь.
За молчание.
За то, что задумал отец.
И за слабость, которая мешает рассказать правду. Я знаю, что у меня есть лишь эта ночь, и хочу, чтобы она продолжалась вечность. Но это невозможно.
– Завтра ты станешь другим. – Я лежу в кольце его рук.
– Почему?
– Станешь. И возненавидишь меня.
Но убить не сможешь, поскольку боги не простят такого.
– За что?
– За
Неправильная дочь.
– Я знаю. – Он говорит ласково и гладит по голове, пытаясь успокоить. – Не бойся, медвежонок. Клянусь, что больше я не причиню тебе боли.
Кто знал, что Янгхаар Каапо не сдержит слово?
Глава 9
Рассвет
Первую женщину Янгару привел Хазмат, сказав:
– Развлекайся. Заслужил.
Три поединка.
Три победы.
Три мертвеца, оставшихся на арене. И длинная царапина, за которую Хазмат тоже спросит, но позже. Хозяин Янгу умеет выбирать момент и сегодня решил проявить доброту.
Темнокожая нуба, на предплечьях которой памятью об утраченных корнях еще цвели родовые татуировки, работала при казармах. Она была не столь стара, чтобы выглядеть плохо, но достаточно опытна. И, присев на постель, уставилась на Янгу белыми глазами.
Он же разглядывал ее слегка обвисший живот, полные бедра, обернутые красной тканью. Медные цепи на длинной шее, полную грудь с выкрашенными хной сосками.
– Хорош, – сказала нуба, приподняв грудь на ладони. – Я уметь много.
Она улыбнулась, показывая спиленные верхние зубы.
А Янгу попросил:
– Расскажи мне о своей родине.
Поняла? Нет.
Покачала головой, и толстые косицы, собранные на затылке узлом, рассыпались по плечам.
– Хазмат плати. Хазмат говори Тайко делать. Тайко делать. Не серди Хазмат.
В ее словах была своя правда.
Нуба и вправду была опытна, и даже пыталась притворяться, что ей не все равно, кто в этот час разделяет с нею постель. Но равнодушие проскальзывало и отчего-то злило Янгу.
Хотелось сделать ей больно.
Укусить.
Ударить. Наотмашь. До крови.
Останавливало то, что и удар она приняла бы покорно, улыбаясь, поблескивая белками глаз, из которых давным-давно ушла жизнь.
После этой женщины осталось ощущение грязи. И Янгу, впившись зубами в циновку, глубоко дышал. Алая пелена безумия, которую так долго пытался вызвать хозяин, подошла к краю. Еще немного – и выплеснется.
Удержал.
Потом, позже, к Янгару приводили других женщин. Хазмат не раз повторял, что по стараниям и награда. И казарменные шлюхи, безмолвные, безучастные, одинаковые в своем безразличии к работе, постепенно сменялись проститутками с улицы.
Те были дороже, и глаза их были не столь пусты. Некоторые соглашались разговаривать, но все равно спешили выполнить работу, и от этой спешки в крови опять вскипало бешенство.
Янгу хотел… он не знал, чего хотел.
Женщину?
Хазмат приводил женщин. В конце концов он позволил Янгу делать выбор. Блондинки. Брюнетки. Рыжие. Смуглокожие дочери пустыни. Или нахибки, бледные, с тусклыми рыбьими глазами.
Тонкие, что спицы, безгрудые саккийки.
И ленивые шаари, у которых красота напрямую с толщиной связана.
Иногда приводили не шлюх, но рабынь, от которых Хазмат желал получить крепкое потомство. Эти боялись и были покорны, что тоже злило.
Да, женщин было много.
И позже, в пути. Бродяги. И лицедейки, которые не брезговали продавать себя, когда заработать лицедейством не удавалось. Торговки. И первая законная добыча.
Женщина терпела его молча, отвернувшись и смежив веки.
А он напился, пожалуй, впервые в жизни. Выпил с полкувшина кислого вина, которого прежде не пробовал: Хазмат не позволял рабам то, что считал вредным.
Да, у Янгара было много женщин и по ту сторону моря, и по эту.
В последние годы они все чаще сами искали его. Останавливали взглядами, тайными жестами, появлялись в жизни, привлеченные силой, богатством или историей, которую он о себе придумал. Были и бесстыдные, и притворно-скромные, терявшие скромность за позолоченной дверью его спальни. Знатные. И простолюдинки.
Вчерашние рабыни.
Сдержанные. Холодные. Страстные.
Всякие.
И больше не было нужды заглядывать в глаза, чтобы поймать отблеск равнодушия, – их руки были холодны. Ни одна не прикасалась к Янгару так, как эта девочка. С нежностью? И с опаской, словно не веря, что действительно может коснуться. С осторожным интересом. Ласково – так, что он скорее угадывал, чем чувствовал ее прикосновения.
– Столько шрамов… – Его Налле накрыла ладошкой те самые, что остались от медвежьих когтей. Удар, пусть и пришелся вскользь, оставил глубокие раны, и ребра сломаны были, а срослись неровно. И тонкие пальчики жены изучали смятый бок.
Она не отворачивалась и не кривила брезгливо губы, когда думала, что Янгар не видит ее.
– Тебя они пугают?
– Нет.
У Налле глаза вовсе не синие, темно-зеленые с золотой искрой, точь-в-точь как ее камень. И волосы рыжие, не то медь, не то живое пламя. Не разглядеть.
Янгар пытается.
И наклоняется ниже, касается губами губ. Он знает, как быть с другими. А с нею?
– Что тебе подарить, медвежонок?
– Зачем?
– Просто так…
Его дом полон чудесных вещей, но понравится ли он жене?
Она думает недолго, но лицо становится таким серьезным, точно этот подарок будет единственным в ее жизни.
А Янгар ждет, гадая…
– Сапожки, – наконец произносит Налле.
– Сапожки?
Он ждал другого, но чего именно?
– Красные, – уточняет она. – Мягкие. Это… не сложно?