Чёрный Яр, 13
Шрифт:
На Заовражной было уже сумеречно, хотя солнце только-только начало заваливаться за охристые крыши домов. Анфиска поднималась по улице, настороженно озираясь. Вот бабка в белой панамке копается в палисаднике… А вот и дом номер пять…
Анфиска, не сбавляя шаг, прошла мимо, мазнув взглядом по полицейской бумажке на двери. Обернулась через плечо осторожно – блин! – эта бабка тут до ночи толктись собралась? Пришлось подняться до конца улицы, свернуть на соседнюю, дать круг, чтобы вновь выйти внизу Заовражной. И медленно, прижимаясь к заборам, прячась в
Внутри сладко щекотало от участия в опасном и захватывающем приключении.
Бабка была на месте. Но когда Анфиса уже было принялась на чём свет стоит костерить досужих старух, устраиваясь поудобнее за широким стволом вяза, белая панамка, на прощанье внимательно оглядев улицу, скрылась в калитке.
Что теперь?
Дверь дома номер пять опечатана, ворота наверняка заперты… Не лезть же через забор! Любой может её увидеть за этим сомнительным занятием…
Короткими перебежками она ещё немного приблизилась к нужному дому. Ага… Соседний с ним – явно заброшен: закрытые ставни, неприглядный вид, бурьян у калитки… Калитка, впрочем, была заперта. Зато штакетник – не идеален. Легко сняв одну из штакетин с нижнего гвоздя и отодвинув в сторону, искательница приключений просочилась во двор. Из двора заброшенного дома ей уж точно никто не помешает штурмовать забор – хоть сто раз туда-обратно перелезь.
Так… Она отряхнула штаны и двинулась по заросшему двору в обход дома.
Под ногами хрустела крошка битого кирпича, шнурки кроссовок облепили репьи. Анфиса зашипела, споткнувшись о врытую в землю железяку, и ойкнула, подвернув ногу на ржавой консервной банке. Всё же, не без проблем, она обогнула угол дома и прямиком двинулась на штурм разделяющего участки забора.
Вдруг зацепившееся за что-то боковое зрение заставило её повернуть голову к высоким, глухим въездным воротам. Оттуда ей, поймав прощальный луч заходящего солнца, мигнул Виталиковый «хёндай».
Анфиска, затаив дыхание, двинулась к машине.
«Нашла! Нашла! Я! Сама! Нашла!»
От волнения пересохло в горле.
Точно! Это его машина. Девушка подёргала запертые дверцы. Ладно… Надо выбираться отсюда. А потом пойти и умыть этого самодовольного следока…
– Господи, спаси и помилуй мя…
Анфиса вздрогнула и заозиралась, ища источник старческого, надтреснутого голоса. Звучал он глухо, будто из-под одеяла, но… всё равно… очень близко…
– Помилуй мя, душегубца и лихоимца презренного, даруй прощенье свое…
Откуда? Откуда? Анфиска заметалась, чувствуя, как паника захлёстывает её горячей волной. Душегубца?..
– Даруй мне, – дребезжал голос где-то рядом, почти за спиной, – отпущение прегрешений еси, ох… Помилуй мя, отец небесный… Прими душу заблудшего сына твого…
Заверещав резаной поросёй, незваная гостья кинулась бежать, не разбирая дороги, к спасительному лазу.
– В руци твоя предаюсь… В руци твоя…
* ______________________________
Марамыжиков был не в духе.
Сегодня он совершил непростительную глупость – позвонил Забедняевской невесте и попробовал договориться о встрече. Девица что-то мямлила в трубку невразумительное, ничего определённого так и не сообщив. Зато очень определённо выразилось Марамыжиковское начальство, призвав к вечеру подчинённого на ковёр.
Глава, видимо, уже пожурил правоохранительные органы в лице их начальника, за излишнюю навязчивость сотрудников. Посему сотруднику и были немедленно объяснены несуразность и возмутительность подобного поведения с помощью многозначительных взглядов и многозначных выражений.
Высеченный следователь плёлся по закатным улицам презренного Володарьевска домой. На душе было удивительно противно. Казалось, что из вязкого болота этого городка честолюбивому карьеристу не вырваться никогда. Что ж так не везёт-то? Кругом одна трясина – ухватиться не за что…
В кармане загудел телефон. Гришка поморщился. Кто там ещё?
– Г..григорий Алексан…рыч, – проблеяла трубка, – нужно увидеться…
… Когда Марамыжиков прогулочным шагом доплёлся, наконец, до условленного места – к парковому памятнику местному поэту – знакомое ему стриженное пугало уже переминалось на месте. Его испуганное лицо белело в темноте. И выглядело оно ещё более встрепанным, чем обычно, но без обычного задора. Необъятной ширины санкюлоты из дерюги обвисли мятыми парусами, а безразмерная футболка выделила худобу ссутулившихся плеч. Огромные кроссовки, увешанные репьями, выглядели клоунскими башмаками, а руки, которыми она себя судорожно обнимала, мелко вздрагивали. Наверное, от вечерней свежести…
Марамыжиков не стал комментировать её состояние. Подошёл молча.
– Я нашла его! – выпалила она, облизнув губы.
– Смысл жизни?
– Виталиков «хёндай»! Он в соседнем дворе, рядом с домом убитого.
Гришка помолчал, засунув руки в карманы джинсов и покачавшись с пятки на носок.
– Понятно. А что с лицом? За тобой черти гнались?
Анфиска потёрла ладонью лоб:
– Типа того…
* * *
Женьке не спалось.
В открытое окно спальни бил прожектор полной луны. Шевелились тюлевые занавески, создавая на потолке, стенах, полу жутковатую фантасмагорию ползущих, колышащихся узоров…
Видимо, под луну Женьку стали терзать тягостные мысли о нерешённых проблемах: ипотека… муж… квартира… дом… Что со всем этим делать? Жертва бессонницы страдальчески замычала, сползла с перекрученных от бесконечного ворочанья простыней и пошлёпала босыми ногами по тёплым деревянным половицам.
В гостиной от луны было не спастись тем более. Многочисленные окна изливали белый свет в комнату так щедро, что, казалось, воздух в ней звенит от перенасыщенности космическим серебром.
Женька потёрла пальцами виски и спустилась в кухню. Не зажигая света, попила воды. И сока из коробки. Зажевала кусочком сыра. И горбушкой, густо намазанной каймаком и посыпанной мелконарубленной зеленью. После, задумчиво обозрев нутро пузатого холодильника, Женька решила, что в её трапезе явно не достаёт горяченького…