Черный замок Ольшанский
Шрифт:
И все это освещали глаза такой глубокой сини, что становилось радостно на душе.
— Стойте! Что это вы делаете? — еще издали закричал «Ковбой». — Какое… по какому праву?!
— А ты не будь в горячей воде купанным [55] , Змогитель [56] , — сказал человек в синем костюме. — Надо — значит надо.
— Вы, Ничипор Сергеевич, хотя и председатель колхоза, — сказал интеллигент, — а и вам не мешало бы все ж подумать немного над тем, что делаете.
55
«У
56
От белорусского «змагацца» — бороться. Или от «змагчы» — смочь.
— А вы мне, Рыгор Иванович, товарищ Шаблыка, не во всех случаях указывайте, как мне этим колхозом руководить и что и как для его пользы делать.
— Безопасность противопожарная нужна? — спросил тот, с портфелем, и наставительно поднял палец. — Нужна. Второй выход нужен? Нужен.
— Да чему здесь гореть? — спросил кто-то.
— Не скажите. И камень иногда горит. И ружье раз в год само стреляет.
— Это памятник, — спокойно сказал Шаблыка. — Памятник культуры, памятник истории нашей. И потом, кто вас принуждал в нем загон для скота делать? Построили бы в стороне.
— На это затраты нужны, — сказал опортфеленный.
— Памятник. Под охраной, — объяснил Шаблыка.
— Какой памятник? Откуда видно, что памятник? — начал нервничать человек с портфелем.
— Вы не нервничайте, Тодор Игнатович, — сказал Шаблыка. — Вы бухгалтер, вы можете и не знать, что это — вторая половина XVI столетия.
— Откуда видно?
— Доска была.
— Где она, доска? — спросил бухгалтер.
— Содрали доску! — взвился вдруг на крик Ковбой. — В бурьяне она валяется! А все ты, конторская скрепка! Ты, Гончаренок! Ты, чернильная твоя душа! Ты на этот замок людей натравливаешь, как будто он главный твой враг.
— Успокойся, Михась, — сказал ему Шаблыка, но Ковбой, по-видимому, совсем не умел себя сдерживать и уже снова озверел.
— Жаловаться на вас будем. А тебе, Гончаренок, я дам жару. Я тебя так приглажу своими кулаками, так… из морды мяса накрою…
Глазки Гончаренка были бы страшными, если бы не были такими глупыми.
— Я, между прочим, не только бухгалтер. Я и член поселкового Совета.
— А-а-а, — иронично протянул Шаблыка. — Ну-у, если член поселкового Совета — тогда обязательно надо разрушать.
— Да успокойтесь, — сказал председатель.
— Вы его призовите к спокойствию, Ольшанский, — посоветовал председателю Шаблыка.
«Ольшанский? Откуда Ольшанский? Из тех? Да быть не может. Последний с немцами удрал и умер. Ну и идиот я. Мало, что ли, Ольшанских? Один Гаврила в Полоцке?»
— Говорю вам, постройте поодаль, — продолжал Шаблыка. — А иначе будем жаловаться.
— Ну и валяйте, — равнодушно сказал председатель, — вам же будет хуже.
— Ты! Ты! — взбеленился Змогитель. — Ты… вислюк.
— О новом думать надо, — сказал председатель, не обидевшись на «вислюка», потому что не понял.
Я
— Да! Настоящий вислюк! Только вислюки делают такое.
Зато Гончаренок Тодор Игнатович, бухгалтер и член поселкового Совета, почему-то оскорбился на явно неизвестное ему слово «вислюк».
— А ну повтори! А ну повтори, говорю тебе!
— Я тебе повторю! — Ковбой схватил Гончаренка за грудки.
— Высоцкий! — заблажил тот. — Что глядишь на бандитское отродье?!
И тут от толпы отделился высокий, исключительно сложенный мужчина лет сорока с чем-то. Волосы темно-русые, светлые глаза прищурены. В движениях ленивая грация, однако чувствовалось, что может быть неожиданно подвижным. Нос прямой, рот неуловимо усмехается. В большой руке маленький кнутик.
— Постарайтесь, Игнась Яковлевич, — сказал он сам себе. — Ну что, в самом деле, за безобразия происходит.
И легко, как котят, развел Гончаренка и Змогителя и держал их вытянутыми руками.
— Ну, нехорошо. Ну, драка будет, — лениво уговаривал он. — Ну, милиция. Ну, пятнадцать суток. Ну, небо в крупную клетку. Бухгалтер большого колхоза, член поселкового Совета — и пятнадцать суток. Негоже… Учитель родного слова — и тротуар перед школой подметает. Неладно, экзамены скоро. Ученики про Сымона Скорину [57] слушать хотят, а вы…
Почему-то не поверил я его словам про «Сымона Скорину». «Придуривается, издевается», — подумал я. Потому что была в нем этакая староселянская обходительность и воспитанность, но было и что-то очень интеллигентное.
57
Имя белорусского первопечатника Скорины (первая книга была напечатана в 1517-1519 гг.) было Франциск.
— Игнась! — горланил Гончаренок. — Пусти, дай дорваться.
— Да не пущу, — лениво произнес Высоцкий.
— Сука ты! Пусти, пусти, отродье свинское! Пусти, черт смаленый, дымный!
И тут Высоцкий неизвестно почему рассвирепел:
— Ты за брата… Сколько м-мож… Ты, гаденыш… Ты, выползень…
Оттолкнув Змогителя, он ухватил Гончаренка, вырвал у того портфель, схватил за шею и за руку и молча начал крутить. Так, что стало страшно за жизнь воинственного бухгалтера.
— П-пусти… П-пусти…
Настало время вмешаться и спасать всех от горячности.
Я стал наводить аппарат, выбирать позицию. Кто-то зашипел, и постепенно скандал начал утихать. Последним отпустил бухгалтера Высоцкий. Вид у всех был озадаченный, а у некоторых — испуганный. Я даже не ожидал такого эффекта.
— Вы кто такой? — первым очухался Ольшанский.
— А не все ли равно?
— Зачем вы это делаете?
— Будет хорошая иллюстрация на тему: «Жизнь, ее правила и нормы в окрестностях Ольшан».
Я щелкнул еще и стену с молодыми людьми на ней.