Черный жемчуг
Шрифт:
Все соглашались, что комната очаровательна и удивительно подходит в качестве фона для собрания драгоценных безделушек Хьюго, с любовью расставленных по столикам – мраморных статуэток, фигурок из серебра, хрусталя, золота, фарфора, перламутра, индийских раковин. Над камином висел портрет Аннунсиаты, законченный как раз перед переездом – она смотрела на гостей сверху вниз огромными, темными, блестящими глазами; ее стройная шея и плечи поднимались из складок свободного дымчато-голубого платья, волосы спадали на плечи. На ее коленях сидел Шарлемань, положив лапу на запястье хозяйки – как будто желая привлечь ее внимание; белая рука Аннунсиаты покоилась на маленьком столике рядом с креслом, где лежали открытая книга, золотой крест и медальон с портретом принцессы Генриетты. Портрет был великолепен, его сходство с оригиналом приводило в изумление, и гости открыто восхищались им и тихо перешептывались о том, что лицо на портрете похоже не только на леди Баллинкри, но и на известную высокопоставленную особу.
Аннунсиата радушно принимала своих тщательно выбранных гостей, старательно скрывая свое беспокойство и неуверенность. Она не стала говорить с Хьюго об обвинениях – или откровениях? – леди Шрусбери и ее подруги. Сам Хьюго, казалось, ничуть не изменился – он был таким же заботливым и любящим, восхищался детьми, осыпал похвалами жену, смеялся и болтал с ней, но Аннунсиата испытывала совершенно другие чувства, чем прежде. Когда Хьюго уезжал по делу, поиграть в теннис или встретиться с человеком, который должен был продать ему очередную редкую безделушку, Аннунсиата думала, что дела мужа – всего лишь предлог. Когда он возвращался, Аннунсиата изумлялась тому, каким свежим он появлялся перед нею после свидания с другой женщиной. Ревность была новым чувством – Аннунсиата привыкла возбуждать ревность, а не страдать от нее – и она обнаружила, как уязвлены ее сердце и гордость. Она не могла заговорить об этом с мужем, и преграда между ними постепенно росла. Сознание того, что Хьюго даже не замечает эту преграду, заставляло Аннунсиату испытывать горькие муки.
Как и многие женщины, она искала прибежища в светских развлечениях и собственном успехе. Она уделяла уйму времени своим нарядам – миссис Блейк оказалась настоящим гением, если у нее была возможность работать с лучшими тканями и получать баснословные деньги, поэтому у Аннунсиаты часто пытались выведать имя ее портнихи, но безуспешно. Ее сегодняшнее платье было сшито из серебряной парчи, нижняя юбка – из плотной сиреневой тафты, а лиф и рукава были отделаны серебристым кружевом; Аннунсиата надела жемчужный браслет, подарок короля, и ожерелье из жемчуга и аметистов, подаренное Хьюго, ее волосы, уложенные в римский узел, перевивала нить жемчуга, сияющая среди темной массы кудрей. Аннунсиата выглядела величественной и прекрасной, и этот ее облик безуспешно старались воспроизвести все придворные дамы. Главное, что отличало Аннунсиату, была ее неподражаемая индивидуальность.
Детей, одетых в крестильные рубашечки, присланные королем, во время тоста внесли в зал две новые няни, выбранные Джейн Берч. Король первым поднял кубок, и Аннунсиата с Хьюго стояли рядом, улыбаясь друг другу и гостям – счастливые и гордые родители двух крошек, которые обещали быть более чем удачливыми не только потому, что были красивы, здоровы и знатны, но и имели высокопоставленных и влиятельных восприемников – герцога и герцогиню Йоркских, принца Руперта, леди Кларендон, герцога Элбермарла и, по доверенности, принцессу Генриетту, герцогиню Орлеанскую. Тост был провозглашен под громкие одобрения, дети проснулись, заплакали и были поспешно унесены из зала. Потом общество разбилось на небольшие группки, наслаждаясь едой и вином радушных хозяев, а также сплетнями – под звуки оркестра, сидящего на возвышении в дальнем конце зала.
Король и принц Руперт подошли к хозяевам поговорить, ибо скоро им надо было покинуть общество. Принц выглядел обеспокоенным и отстраненным – его мать, королева Елизавета, болела, и сейчас они вместе с королем собирались покинуть прием по случаю крестин, чтобы навестить больную.
– Надеюсь, вскоре ей станет лучше, ваша милость, – попыталась успокоить принца Аннунсиата.
Принц Руперт взглянул на нее с высоты своего роста, и его темные глаза заметно потеплели.
– Благодарю вас, мадам, но признаюсь, что меня тревожит ее болезнь. Она уже немолода и сильно утомлена, у нее часто бывают затяжные простуды.
– Зимой у всех бывают простуды, – подтвердил король, стараясь выглядеть жизнерадостным. – В самом деле, странная погода! Но она поправится, Руперт, не бойся. Я уже отправил Фразера за моим излюбленным лекарством, и он обещал вылечить тетю.
Подобие улыбки скользнуло по губам Руперта.
– Вы ведь знаете, моя мать не признает других средств медицины, кроме кровопусканий.
– Ну, вряд ли Фразер станет отворять ей кровь, Руперт. И правильно сделает... – король остановился, вспомнив об Аннунсиате, и галантно поклонился ей. – Я совсем забыл о правилах приличия. Прошу простить меня, леди Баллинкри, – должно быть, вам было слишком утомительно слушать наш разговор.
– Я знаю, как вы интересуетесь медициной, ваше величество, – серьезно заметила Аннунсиата. – Мне пришло в голову попросить у вас совета относительно моих родных из Йоркшира – в последнем письме они сообщали, что их мучают простуды и кашель...
– Она поддела вас, Карл, – улыбаясь, произнес принц Руперт.
Карл нежно взглянул на Аннунсиату.
– Она может дразнить меня, как только пожелает. А теперь нам пора идти – боюсь, сегодня у нас будет немало хлопот. Посол из Португалии уже три дня преследует меня как тень, и я не могу больше откладывать встречу с ним.
– Как продвигаются переговоры, ваше Величество? – поинтересовался Хьюго.
Карл состроил гримасу.
– Еле-еле. Я надеялся, что невеста будет здесь еще до Пасхи, но теперь, вероятно, ее прибытие передвинется на май или даже июнь. Ну что же, зато я успею подготовить апартаменты для будущей королевы. Прежняя их владелица сделала там несколько любопытных изменений.
Все засмеялись, ибо при республиканцах жена Кромвеля была печально известна своей скупостью и чудаковатыми выдумками.
– Вероятно, они найдут применение, сир, – заметил Хьюго, – если настоящий владелец в самом деле так беден, как заявляет.
– Однако он не сможет получить кредит, если не будет жить на широкую ногу, – любезно возразил Карл. – Но довольно об этом – Руперт уже беспокоится. Нам придется поблагодарить вас и покинуть этот гостеприимный дом. Миледи, не соблаговолите ли поохотиться со мной завтра утром? Мы собираемся загнать оленя в Эппинге.
– С величайшим удовольствием, ваше величество, – Аннунсиата опустилась в реверансе.
– Руперт, тебе тоже не мешает присоединиться к нам – ты слишком много работаешь. Мы выедем очень рано – можно, я отправлю за вами карету, миледи? Отлично. Тогда до завтра.
К тому времени как ушел последний гость, Аннунсиата страшно устала. Она не так давно оправилась после родов и быстро утомлялась. Когда они с мужем остались одни, Аннунсиата зевнула и выпрямила ноющую спину, повернувшись к Хьюго, который изучал маленькое, почти незаметное пятнышко на одной из мраморных статуэток.
– Все прошло отлично, не правда ли, Хьюго? О Господи, как я устала! Не принять ли мне ванну? Раз мы остались одни, я заказала ужин попроще. Думаю, мы можем поужинать в спальне, только надо затопить там камин. После заката в комнатах по ту сторону коридора становится сыро, даже если день был жарким. И, думаю...