Черный жемчуг
Шрифт:
– Мы с ней встречались? Эдуард кивнул.
– Давно, когда ты еще была совсем малышкой. Она нахмурилась.
– Так это была твоя мать? – Он кивнул. – Но ведь это совсем другая любовь?
– Конечно, другая, – подтвердил Эдуард. – А теперь мне пора идти, милая, пока не вернулся Хьюго.
Он поцеловал ее в бровь и выбрался из постели. Аннунсиата наблюдала, как медленно он разбирает смятый ворох своих вещей. Его тело очень приятно на вид, думала Аннунсиата, – хорошо сложенное, ловкое и очень сильное, с гладкой шелковистой кожей. Хьюго был смуглым и волосатым – совсем другим. Аннунсиата вспомнила, как приятно проводить пальцами по гладкой коже.
– Эдуард!
– Да, Нэнси?
– Хьюго твой лучший друг, правда? Ты любишь его?
– Конечно, – Эдуард перестал одеваться и удивленно взглянул на нее, как будто зная, о чем она думает, прежде чем она сама поняла собственную мысль.
– Тогда почему же... Я хочу сказать, почему ты не противился? Ведь он бы осудил тебя?
– Разумеется, осудил – только ведь ты не собираешься признаваться ему, и я тоже.
– Почему же ты сделал это, зная, что поступаешь дурно?
– Ты хочешь знать, почему он спит с другими женщинами, если любит тебя? – спросил Эдуард. Аннунсиата кивнула. Эдуард присел на край постели и поцеловал ей обе руки. Его серые глаза казались очень ясными, как весенние ручьи. – Не думаю, что он делает это тебе назло, дорогая. Для него подобные поступки не имеют значения – так уж он воспитан. Вероятно, всякая любовь может быть оправдана. В конце концов, ты же сама занималась со мной любовью назло ему?
– Нет, – нахмурясь, ответила Аннунсиата. – Сначала я думала об этом, но все равно не была уверена, а теперь...
Эдуард улыбнулся.
– Твоя честность способна обезоружить любого. Именно за это я люблю тебя. Да, девочка, я люблю тебя. И теперь докажу это, уехав прежде, чем нас кто-нибудь застанет вдвоем, – он поднялся и быстро оделся, вновь наклонился поцеловать ее на прощание. – Я пробуду здесь целую неделю, Нэнси. Могу ли я вновь увидеться с тобой?
– Конечно. Приходи завтра. Хьюго утром уйдет играть в теннис и останется обедать в компании своих друзей. Ты придешь?
– Да, – пообещал Эдуард. – Могу ли я надеяться повидаться с вами, когда я в следующий раз буду в Лондоне, миледи?
В ответ Аннунсиата рассмеялась, а Эдуард шутливо поклонился и ушел. Шарлемань визгливо залаял ему вслед.
На протяжении целой недели они встречались каждый день, дважды Эдуард ужинал с Аннунсиатой и Хьюго, и Аннунсиата почувствовала радость, когда сидела за столом, почти касаясь ногой колена своего любовника и стараясь ничем не выдать, что между ними что-то есть. Аннунсиата начинала понимать, почему все придворные дамы обожают любовные интриги и заводят любовников. В конце недели Эдуард вернулся в Йоркшир, к своим обязанностям. В июне Аннунсиата обнаружила, что она снова беременна.
Глава 18
Аннунсиата ожидала, что Хьюго примет новость с холодным изумлением или циничным равнодушием, поэтому оказалась совершенно не готовой к его ярости.
– От кого? – закричал он. – Чей это ребенок?
– Чей он может быть? – пожала Аннунсиата плечами, отворачиваясь от него. – Вы ведь мой муж.
Хьюго схватил ее за плечи и повернул к себе, немилосердно крича ей в лицо:
– Вы чертовски хорошо знаете, что ребенок не может быть моим!
– Вы мой муж. По всем законам это ваш ребенок, – твердо повторила Аннунсиата, стараясь сдержать дрожь.
– Вы хотите, чтобы я дал свое имя чужому ребенку? – воскликнул Хьюго.
Она попыталась высвободиться, но его пальцы впились ей в плечо.
– Пустите меня, мне больно, – она с ненавистью взглянула на мужа, и тот ослабил хватку, но не опустил руки. – Видите ли, милорд, я думала, что в обычае у придворных щеголей – награждать друг друга детьми.
– Чертова шлюха, я задушу тебя, – прошептал он.
Аннунсиата почувствовала прилив ярости и с силой вывернулась из его рук.
– Задушите? За что? За то, что вы сделали сами, не задумываясь ни минуты? Странная справедливость, милорд! Если бы мужчины беременели, вы бы уже преподнесли мне дюжину младенцев!
Он смутился – это Аннунсиата поняла по его лицу. Хьюго прищурился, как делал всегда, когда не мог подобрать английское слово, и пробормотал:
– Что? Что вы имеете в виду? Вы несете чушь, и сами это знаете.
Аннунсиата воспользовалась случаем отойти подальше от него, села за стол и начала бесцельно перебирать свои драгоценности.
– Вы считаете, что это чушь? Ваше право. Вы изменили мне с другой женщиной в то время как я рожала ваших детей.
– Так вот почему вы сделали это – назло мне? Ну что же, надеюсь, вам это пришлось не по вкусу. Я никогда не признаю вашего ребенка своим.
– У вас нет выбора, – холодно ответила Аннунсиата.
– Я узнаю, кто это был, чертова шлюха! – вновь взорвался Хьюго. – Узнаю, и тогда!.. – он направился к двери.
– Куда вы идете? – ледяным тоном осведомилась Аннунсиата. – Вам пора переодеваться к ужину у его величества.
– Найдите себе другого провожатого, – бросил через плечо Хьюго. – Отца вашего ребенка – если вы знаете, кто он такой!
И он вышел, хлопнув дверью.
Аннунсиата смотрела на закрытую дверь до тех пор, пока не поняла, что он не вернется, и только тогда смогла успокоиться. Ее перестала бить дрожь.
Устроив скандал дома, Хьюго собирался пойти прямиком к одной из своих любовниц, но когда он вышел на улицу, мысли его прояснились, и внезапно он понял, что не желает видеть женщин. Боже, если бы только Эдуард был здесь, в отчаянии думал он, почему он должен жить так далеко от двора? Наконец Хьюго обнаружил, что он находится близ «Геркулесовых столбов»; мгновенное желание побудило его войти. Здесь подавали отличный эль, но Хьюго был слишком раздражен, чтобы пить эль. Он заказал бренди, и обжигающая жидкость помогла ему приглушить ярость и спрятать боль.
Он чувствовал себя обманутым. Как могла его жена так поступить? Он любил ее, а она приняла его любовь и беспечно втоптала ее в грязь. Хьюго всегда знал, что любит жену сильнее, чем она его, и это сознание постоянно тревожило его. Он никогда не был полностью уверен в ее чувствах – даже в то идиллическое лето, когда они повсюду ездили вместе, словно братья. Это было прекрасное время, тогда они зачали замечательных детей – мальчика и девочку, выросших вместе в одном чреве, как живой символ любви между Хьюго и Аннунсиатой. А потом она изменила ему и, хуже всего, пыталась оправдать себя, вспоминая о его собственных любовницах.