Черный
Шрифт:
– Да, сэр, спасибо, - пробормотал я.
Они ушли, а я присел на край ящика и глядел на залитый кровью пол, пока не истлела сигарета.
У хозяев был велосипед, и я развозил на нем покупки. Однажды, когда я возвращался в магазин с окраины, спустила шина и пришлось вести велосипед за руль, я шагал по горячей, пыльной дороге, обливаясь потом.
Возле меня притормозил автомобиль.
– Эй, парень, что там у тебя?
– крикнул белый водитель.
Я объяснил, что велосипед не в порядке и я иду в город.
–
– Лезь на подножку.
Машина остановилась. Я встал на подножку и крепко взялся одной рукой за велосипедный руль, а другой за борт автомобиля.
– Ну что, порядок?
– Да, сэр.
Автомобиль тронулся. В нем было полным-полно белых, они пили виски, передавая фляжку друг другу.
– Эй, парень, хочешь хлебнуть?
– спросил кто-то из них.
В памяти предостережением мелькнули картины моего детского пьянства. Но я засмеялся, подставив лицо бьющему навстречу ветру.
– Нет, что вы!
Едва я успел это произнести, как что-то холодное больно ударило меня в лоб. Это была бутылка из-под виски. В глазах у меня потемнело, я сорвался с подножки и упал навзничь в дорожную пыль, зацепив ногами велосипед. Автомобиль остановился, белые высыпали на дорогу и окружили меня.
– Ты что же, черномазый, до сих пор уму-разуму не научился?
– сказал белый, запустивший в меня бутылкой.
– Не знаешь, что белым надо говорить "сэр"?
Я поднялся как в тумане. Руки и ноги у меня были ободраны в кровь. Сжав кулаки, белый пинком отшвырнул велосипед и пошел на меня.
– А, брось ты этого выродка. Он уже свое получил, - крикнул ему кто-то.
Они стояли и смотрели на меня. Я тер лодыжки, стараясь остановить кровь. Наверное, вид мой вызвал у них гадливую жалость, потому что кто-то предложил:
– Ну что, негр, поехали? Мозги тебе вправили, теперь можно ехать дальше.
– Я лучше пешком, - сказал я.
Наверное, это было смешно. Раздался хохот.
– Он хочет прогуляться! Ну что же, черномазый, гуляй!
– Они двинулись к машине, предварительно утешив меня: - Радуйся, сволочь, что на нас напал. Будь на нашем месте кто другой, из тебя бы давно уже дух вон!
Так мне приходилось постигать искусство наблюдать белых, следить за каждым их шагом, ловить мимолетные выражения лиц, вникать в смысл их слов и умолчаний.
Как-то в субботу я развез вечером покупки нашим заказчикам в белом квартале и возвращался домой. Было уже поздно, я изо всех сил крутил педали, и вдруг наперерез мне выехала полицейская патрульная машина и прижала меня к тротуару.
– Слезай, черномазый! Руки вверх!
– скомандовали мне.
Я повиновался. Полицейские вылезли из машины и с револьверами в руках медленно пошли на меня, лица у них были зловещие.
– Не двигайся!
– приказали мне.
Я поднял руки еще выше. Полицейские обыскали меня, осмотрели мои свертки, но ничего подозрительного не нашли, и это их явно обескуражило. Наконец один из них распорядился:
– Скажи своему хозяину, черномазый, чтобы не посылал тебя так поздно в белые кварталы.
– Да, сэр, - ответил я.
Я поехал, чувствуя, что меня сию минуту могут застрелить, что мостовая подо мной вот-вот провалится. Я был точно во сне - так все было зыбко, непрочно, переменчиво.
Жестокость, которую я каждый день наблюдал в магазине, вызывала во мне все большую ненависть, но я старался, чтобы она не отражалась на моем лице. Когда хозяин смотрел на меня, я отводил глаза. Но как-то утром его сын все-таки припер меня к стенке.
– А ну, негр, глянь на меня, - начал он разговор.
– Да, сэр.
– Что у тебя на уме, а?
– Ничего, сэр, - ответил я, разыгрывая удивление в надежде его обмануть.
– Все негры смеются и болтают, а ты нет. Почему?
– спросил он.
– Не знаю, сэр, просто мне нечего сказать, да и смеяться вроде особенно нечему, - сказал я, улыбаясь.
Он в недоумении насупился; я понял, что не убедил его. Вдруг он сорвался с места и побежал к прилавку, через минуту вернулся красный как рак и швырнул мне несколько зеленых бумажек.
– Не нравится мне твой вид, негр. Убирайся!
– рявкнул он.
Я подобрал деньги, не считая, схватил шляпу и ушел.
За короткое время мне пришлось сменить несколько мест; иногда я сам бросал работу и нанимался куда-нибудь еще, иногда меня прогоняли, потому что хозяевам не нравилось, как я хожу, как разговариваю, как смотрю. Я ни на шаг не приблизился к своей цели - скопить денег и уехать. Порой я начинал сомневаться, удастся ли мне это вообще.
Однажды в поисках работы я забрел к своему школьному приятелю Григгсу, который поступил в ювелирный магазин на Кэпитоль-стрит. Когда я подходил к магазину, Григгс мыл окно.
– Не посоветуешь, куда обратиться насчет работы?
– спросил я.
Он свысока глянул на меня.
– Посоветовать-то я могу, это дело нехитрое, - насмешливо сказал он.
– Ну так что же?
– Какой толк, все равно тебе там не удержаться, - сказал он.
– Почему не удержаться?
– спросил я.
– Где работа, говори!
– Ишь какой торопыга, - сказал он.
– Знаешь, Дик, я ведь тебя хорошо знаю. Ты все лето скачешь с места на место и нигде не можешь удержаться. А почему? Потому что терпения у тебя нет, вот твоя главная беда.
Я ничего не ответил, я уже много раз слышал это от него. Он закурил сигарету и лениво выпустил изо рта струйку дыма.
– Ну?
– подтолкнул я его.
– Как бы тебе получше объяснить...
– начал он.
– А, знаю я все, что ты мне собираешься объяснять, - отмахнулся я.