Черт нас рассудит
Шрифт:
Из сладкой дрёмы Максима вывел телефонный звонок.
– - Да...
– - Дрыхнешь, мать твою!
– услышал он раздраженный голос Смирнова.
– Разумеется, разговор шёл на английском, так что дальше пошли разные заковыристые малопонятные выражения, то или ирландские, то ли просто местная феня. Среди которых часто повторялось слово "fuck".
– - Да в чём дело-то?
– Максим подсобрался - и выдал что-то из того, что слышал на нью-йоркских улицах.
– - Ладно.
– Вдруг совсем спокойно сказал Смирнов.
– Я это к тебе вроде второго заводского гудка. На первый уже времени
(* До революции, а, впрочем, и после тоже, рабочие жили рядом с заводами и часто не имели часов. Так что заводской гудок играл роль будильника.. Первый гудок был за час за смены, второй - за пятнадцать минут. Появление в проходной после третьего расценивалось как опоздание на работу. Смирнов был из рабочих, так что у него такой юмор.)
Максим скосил глаза. Вот, блин, какая-то девка валяется рядом. И что там вчера было? Они с Эмилем нахрюкались в каком-то джазовом клубе. Каком, он не помнил, потому что приперлись туда уже нетрезвые. Да, до этого встретили в баре какого-то парня, который воевал во Франции, а там пошло дело. Парня где-то потеряли, а Эмиль вместо того, чтобы ехать домой (они на двоих снимали трехкомнатную квартиру) тоже свалил в неизвестность с какой-то рыжей девицей. И надо же - уже на ногах. Блин, а что с девкой-то делать?
– - Ты куда?
– - Дела. Так что любо ты в две минуты собираешься, либо я тебя запираю.
– - Вот у всех у вас, идиотов, срочные дела. Да, ладно, у тебя выпить есть?
– - На кухне.
– - Так я тебя подожду.
Максим наскоро привел себя в порядок, оделся и скатился по лестнице вниз, на 24-ю стрит. Возле подъезда и в самом деле стало такси, в котором сидел Эмиль. Выглядел он как новенький. Да уж. Фронтовик.
Журналист забрался в машину и она рванула в сторону центра.
– - Что за дела?
– Спросил Максим.
– - Да, как всегда. Долго ждали, а вот главная новость упала, как кирпич на голову.
– - Что...
– - Именно. Впрочем, сейчас сам увидишь.
Машина выехала на Уолл-стрит и остановилась примерно возле монументального здания биржи. Припарковаться тут было негде - всё кругом было заставлено машинами. Так что они выскочили прямо посреди улицы.
Людей вокруг было тоже много, но журналистам было пока что не до них, они ринулись внутрь.
...Максим и в том, и в этом времени много раз слышал термин "биржевая паника". И вот только теперь он осознал, что это такое.
На бирже он много раз бывал, и представлял местную обстановку. А она была и в обычные дни своеобразная. Когда множество людей в одном месте занимаются тем, что делают деньги на такой зыбкой вещи, как изменение курса акций - то там всегда царит атмосфера коллективного психоза. Обычное дело. Но теперь... Это был какой-то дурдом. Люди метались с вытащенными глазами, что это орали. Вокруг досок, на которых пишут котировки, клубилась толпа, которая суть ли не давила работников, эти котировки пишущих*.
(* В описываемое время котировки акций писали мелом на досках).
– - Я такое видел, -- прокомментировал Эмиль.
– - Когда в семнадцатом немцы подперли и наша пехота бросилась драпать. Но те-то драпали в одном направлении, а эти явно не знают куда бежать. Мать!
Эмиль выругался потому, что его чуть не снес некий солидный господин. Точнее, был он солидным. Сейчас по его пухлой роже струился пот, пиджак расстегнут, галстук болтался чуть ли не возле уха. Он промчался мимо, а за ним, как стадо бизонов, промчалось ещё полтора десятка людей, выглядевших немногим лучше. Тут Максим въехал. Это, видимо, один из "биржевых оракулов". Так называли тех, кто как считалось, умели просчитывать колебания курса. Своими знаниями они, конечно же, не делились. Точнее, иногда делились, изрекая нечто невнятное, как и древние оракулы. Максим полагал, что это либо просто мошенники, либо, что скорее, они работают на серьезных людей, которые мутят свои дела. Но за каждым таким "оракулом" всегда ходила толпа, которая ловила каждое их слово. Ну, вот и теперь... Только что говорить? Курс всех акций летел вниз, как кирпич.
Внезапно среди всех этих обезумевших морд Максим увидел человека, выглядевшего совершенно спокойно. Тот тоже явно их заметил - и даже махнул рукой. А... Журналист даже его знал. Его звали Стив Хоу, он был журналистом из "Нью-Йорк Таймс". Только вот Хоу, вроде, писал о криминале и уличных происшествиях, а не о финансах. Ему ребята Смирнова иногда подкидывали денег, чтобы он не писал о том, о чём писать не стоит.
– - Привет, ребята!
– Стив пробился к ним, его лицо озаряла нормальная американская оптимистическая улыбка.
– - И тебе привет. Что тут делаешь? Ты ведь, вроде, не в финансовом отделе?
– - Ха! Те, кто в этом отделе, сегодня ушли в глубокое подполье. Они боятся, что сейчас все эти придурки пойдут призывать их к ответу за их статьи, полные оптимизма. А теперь здесь уже моя работа. Пять сердечных приступов я уже зафиксировал. Последнего спекулянта вон только что в госпиталь отправили.
Стив жизнерадостно заржал. Как и все криминальщики, он был законченным циником, и, видимо, акций у него не имелось. Так что Стив мог веселиться.
– - Ладно, ребята, удачи!
– Сказал Стив и растворился в пространстве.
– - Макс, ты думаешь, это именно то?
– - Похоже. Гляди на доски. Полный обвал.
– - Тогда надо доложить по команде.
Однако доложить оказалось непросто. Когда они покинули биржу, то обнаружили, что возле всех уличных телефонов кипели свалки, порой переходящие в мордобой. Все тоже куда-то и что-то хотели сообщить. Так что им пришлось пройти пешком несколько кварталов.
– - Как ты думаешь, а что дальше будет?
– Спросил Эмиль.
– - Как что? Президент заявит, что это всего лишь временные трудности. Затем банки начнут просить у правительства денег, те им дадут. И получится нормальный вариант - тушение пожара керосином. Потому что банки, получив деньги, продолжат спекулировать бумажками. А дальше начнется самое интересное. А, вот я вижу свободный телефон. Отзвонимся - и домой. А то я там девку запер...
"И горит в глазах до изумления Солнце, принесенное с вершин."