Черти поневоле
Шрифт:
На лице Эдика разлилась идиотская улыбка. Он выдохнул воздух, одним глотком осушил стакан, но так и не вдохнул. Совершенно круглыми глазами он уставился на Маланью. И старуха не выдержала:
– Ты чего не дышишь-то? – испугалась она.
По щекам шефа градом покатились крупные слезы, он выронил стакан, судорожно вздохнул и повалился на кровать.
– Ну вот, теперь как новенький! – обрадовалась Маланья, глядя, как лицо шефа лиловеет на глазах. Одно ее беспокоило, что время от времени Эдик
«Подушку бы рогами не проткнул, – забеспокоилась бабка, – может, ему лучше полено под голову подложить? Стукнется раз-другой и затихнет!» – Однако подойти ближе чем на метр она не решилась. Побоялась рогов.
Между тем шеф сгибался и разгибался со всевозрастающей амплитудой и в какой-то момент начал расплываться, исчезать в быстрых колебаниях. В воздухе явственно запахло озоном.
Зачарованные зрелищем братки даже не услышали, как стукнула калитка и противный голос Лисипицина захныкал под окном:
– Отдайте мои тридцать процентов! Иначе я буду жаловаться! Где ваш шеф?
– Тута я! – крикнул Эдик, выпадая из прозрачности, мокрый от пота и с перекошенным лицом. – Иди на фиг, пока не убил!
– Ухожу, ухожу, – вежливо откликнулся Лисипицин. – Я просто напомнил!
– А ну пошел! – загомонили братки. Серый замахнулся гирей и вмазал Толяну. Тот ласточкой вылетел в окно и грохнулся прямо на Лисипицина.
– Убивают! – взвизгнул Рудольф и пустился наутек.
Толян, ни слова не говоря, залез в окно и снова улегся на кровать.
Утро было тихим, безоблачным и обещало прекрасный день. Однако братки пребывали в скверном расположении духа. Почему-то хотелось спать, и опять же неизвестно почему у всех четверых ныли рога.
– Подъем! – гаркнул наконец шеф, но вместо бодрого крика вышел какой-то дребезжащий петушиный пассаж.
Тем не менее команда зашевелилась, перестала вздыхать, и на Эдика уставились три пары мутных, словно подернутых болотной ряской, глаз.
– Рога болят, – пожаловался Колян, – спасу нет!
– Отставить! – прошептал Эдик. – У всех болят рога. Но надо быть в форме. Сегодня отчаливаем. Нужно соответствовать. Начнем с зарядки… Толян, не толпись в проходе, лежи смирно, потом разберешься с Серым, кому сказал?!
Толян вздохнул, обиженно покосился на Серого и повернулся к шефу. Не вставая, шеф поднял вверх желтые жилистые руки и развел их в стороны.
– Раз-два!
При этом он угодил Толяну в глаз, и тот залился долгим жалобным воем.
– За что? – причитал Толян. – Что я тебе сделал?
– Извини, – смутился шеф, – нечаянно вышло! Ты вон мне тоже вчера каблуком в глаз заехал, а я хоть бы хны!
– Нас бьют, а мы крепчаем! – поддержал разговор Колян.
– Точно! – подтвердил Серый и тут же раскашлялся, схватившись за грудь, на которой лежала гиря.
– Продолжим, – предложил шеф. – Упражнение следующее: пошевелили правой ногой… Достаточно! Пошевелили левой… Сильней. Еще сильней! Ох! Свело, не разогнуть! – Эдик заорал и забил руками по кровати.
– Иголкой надо кольнуть, – лениво посоветовал Толян.
– Рогом! – предложил Колян и, дотянувшись до шефа, боднул его в ногу.
– Спасибо, Колян. Ты настоящий друг! – прочувствованно сказал Эдик, потирая рога. – Да что ж они болят, проклятые? Будь другом, Колян, посмотри!
Польщенный вниманием шефа, Колян поднялся с кровати и наклонился над командиром. С минуту он рассматривал рога, а потом уставился на Эдика.
– Труба, шеф! – еле слышно прошептал он.
– Что? – испугался Эдик. – Что такое?
– Кариес! – трагическим голосом возвестил Колян. – Шеф, у тебя в обоих рогах дупла, как в зубах. Неужели и у нас то же самое?!
– Только без паники! – заволновался Эдик. – Гниют рога – это, может, даже хорошо. Сгниют на фиг, и выдирать не надо!
– Надо, шеф, надо! – застонали Серый и Толян. – Это же сколько терпеть?
– А может, действительно сходить к зубному врачу? – задумался Эдик. – Пусть выдирает. Только с заморозкой. Слушай мою команду! – сказал он. – Сейчас перекусим – и к зубному! А пока – водные процедуры.
Шеф вылез из-под одеяла и прошлепал на кухню, стараясь не налетать на предметы. На кухне гремела посудой Маланья. Но вместо веселого зычного голоса слышалось только ее тяжелое дыхание.
– В монастырь пойду, – сказала наконец старуха, – это мне наказание за грехи тяжкие. Вот уж и черти дома живут!
– Если черти живут, – весомо сказал шеф, – то ходи, не ходи – никакой монастырь не поможет!
– А все вы, ироды несчастные, – завопила вдруг бабка, – свалились на мою Голову!
– Мы не свалились, – обиделся Эдик. – И мы заплатили тебе хорошие деньги. А ты нам даже жрать не даешь!
Старуха тут же насупилась:
– Всем давать без меры, так свинью кормить будет нечем. У меня на все одной картошки ведро уходит, а еще капустный лист!
– А мясо? Где мясо? – застонал Эдик. – Хотя бы по кусочку на брата!
– Врачи говорят, что мясо вредно, – набычилась старуха, – от него кровь портится.
– Это от твоей шамовки все портится, – пошутил шеф, судорожно облизываясь и косясь на чан, в котором булькало пахучее варево.
Старуха перехватила взгляд и ухмыльнулась:
– Что, вкусно пахнет?
– Нормально, – сказал шеф, прислушиваясь к бурчанию в желудке, – накладывай, нам сегодня некогда.
– А что так? – невинно поинтересовалась бабка.