Черти
Шрифт:
И Трифон вспомнил без остатка все то, чего с ним никогда не было. И осознал свою цель.
— Где тут поезд в Сибирь? — спросила Клава вывернутое перед нею тело.
— Нет поезда, — глухо и неправильно просипел Трифон. — Надо дрезиной. Под Залесской битый состав лежит, если мимо него проедем, дойдем до Сибири. А другой дороги нет.
— Давай! — рявкнул из тьмы Петька.
Трифон понял: эти доведут его до цели. И вдруг захохотал так, что крысы бросились врассыпную по всей площади вокзала, как побежавшие по воде круги.
Через час Трифон уже гнал дрезину в темных, мокрых от растаявшего снега, полях. Петька с Клавой сидели за его спиной, как языческие чучела, олицетворявшие собою что-то вроде вечно жаждущей мести, Клава, например, могла бы изображать ее недремлющее око, а Петька — карающую лапу. Но Трифон и не смотрел на них, он смотрел вперед, где не видно было даже рельсового
Уже в предрассветных сумерках от песни Никифора взошла над сбитым с рельс составом под станцией Залесской воронья стая. Этот состав был огромен, когда шел к своей неведомой цели, наверное, он вез на Москву полчища верных царю солдат, пока красные партизаны не взорвали под ним пути, и вся металлическая лавина обрушилась тогда под откос, убивая себя своей же массой. Мощь накопленной империализмом силы была настолько велика, что поезд некоторое время шел еще по полю без рельс, раздирая землю, титанический скрежет его обрушил ветхие избы в деревне Залесской и смешал с кровью молоко коров. Потом поезд стала рвать агония умирающего строя, яростно расшвыривая куски вагонов и не пригодных больше для войны человеческих тел. Дрезина, ведомая притихшим Никифором, неслась теперь между искореженными обгоревшими обломками, среди которых, как не растаявший снег, траву густо усеивали кости. С высоты оглушительно орало тучей повисшее над дрезиной воронье.
Сваленный с колес поезд был не страшен Клаве, но где-то впереди чувствовала она нечто огромное и опасное, уже двинувшееся ей навстречу. Трифон тоже почуял приближение своей цели и заревел в смертельном упоении. Из-за горизонта раздался грохот. Могучий, скрежещущий удар разорвал землю на ржаном поле.
— Стой! — крикнула Клава Трифону, но того уже ничто не могло остановить. Трифон выл, Трифон ревел, Трифон несся навстречу бронированной смерти. Второй снаряд ударил ближе, но несколько сзади, подняв к небу земляной столб. Клаву стошнило от страха и она почувствовала болезненный спазм кишки, словно ее уже схватил за плечи бородатый Васька Баранов, теперь еще и мертвый. Трифон неистово забил сапогами по дрезине.
— Таваарищсвееердлоов! — запел он, широко разевая пасть.
Петька прыгнул на него сверху, вцепившись зубами Трифону в загривок пиджака, пытаясь свалить его под откос. Трифон мертвой хваткой вцепился в рычаги дрезины и продолжал осатанело выть. Клава встала во весь рост. Третий снаряд пронесся так близко над ее головой, что от его визга у Клавы чуть не вылезли мозги. Земля вздрогнула за ее спиной от глухого исполинского удара и затряслась, точно убитая пулей в лоб. На голову Клаве посыпались комья вырванной почвы. Клава задохнулась от близости смерти, которую ощущала сейчас как входящую в тело через кишечник боль космической мощности. Бронепоезд непостижимым образом видел их, а Клава по-прежнему его не видела. Она знала, что должна видеть врага, чтобы уничтожить. Как бешеная летучая свинья, в воздухе завизжал четвертый снаряд. Клава цепко закрестилась. Он летел прямо в нее.
Дико пискнув, Клава раскинула руки крестом и бросилась в ветер. Снаряд ударил перед самой дрезиной, свернув рельсы и разнеся шпалы в щепы. Дрезину швырнуло набок, и Петька вместе с Трифоном покатились по насыпи в рожь. Взрывная волна еще выше подбросила Клаву, и она сверху увидела врага. Бронепоезд стоял в низине, сплошь оклепанный броней. «Товарищ Свердлов», написано было на его борту. На морде паровоза лучилась алая, как артериальная кровь, звезда. Клаву стошнило от бессилия. Даже окон не было в стенах вагонов, только пушечные дула соединяли внутренность гигантской машины с прохладной стихией утреннего воздуха, а это значило, что деревенящий мышиный взгляд Клавы не в силах был проникнуть туда и приняться за изготовление клохов.
Бронепоезд перестал стрелять, потому что сбил дрезину с рельс, но живой прожектор на голове паровоза знал, что не весь противник еще обездвижен и смешан с землей. Из него ударил
Машина та была гордостью молодой Страны Советов. Ее создал гениальный конструктор Капитон Ладов, на несколько веков опередивший свое нищее время. Стальной гигант был собран в первые тяжелые годы новой жизни, когда белогвардейские толпы осаждали республику и не давали ей дышать свободным воздухом лесов и полей. Одно лишь солнце продолжало ходить над советской землей, презирая империализм, и именно его, из уважения за верность, решил взять себе в образец Капитон Ладов, он придумал двигатель, подобный солнцу, который был особой, неизвестной и по сей день, разновидностью атомного. Пролетарский гений поместил часть солнца внутрь сверхпрочной брони и двинул получившуюся массу на классового врага, как единую, всесокрушающую волю трудового народа. «Товарищ Свердлов» ходил со скоростью выше звуковой, а мог идти и еще намного быстрее, но никто не использовал всей его силы, и так ветер наполнялся уже вокруг него огнем, горящие птицы уносились к облакам, а земля обрушивала с себя избы и выламывала в лесах просеки, стремившиеся в направлении царства капитала и прежде срока указывавшие ему на его погибель. Ибо атомный бронепоезд, как призрак коммунизма, должен был пройти по Европе, и он уже мог по ней пройти, потому что не нуждался даже в рельсах для своего бешеного движения к победе, только план Совнаркома был в разрушении всего империализма как одного здания, а для этого надо еще было построить подземный туннель подо дном Атлантического океана, только тогда становилось возможным сходу вогнать атомный кол в сердце мирового Кощея. Капитон Ладов был уполномочен изыскать способ выжечь нужную массу земли силой бушующей впустую магмы, но вскоре умер от того, что совершенно не спал, а только курил и думал над ускорением победы рабочего класса. Тогда решено было, что атомная машина убьет пока капитализм на доступной ей территории, и на ближайшее время назначен был казнящий удар Европе, пока же «Товарищ Свердлов» ходил в здешней земле, выжигая из нее жизнь, потому что машины его не должны были остановиться ни на секунду, ведь внутри него билось настоящее атомное сердце, которое ежесекундно грозило разорваться от любви к свободе и стать вторым солнцем над землей. Из-за этого в бронированных недрах без устали трудились кочегары, братья Рагозины, Степан и Матвей, по пояс голые, лысые и яростные, трудились они день и ночь, охлаждая сердце двигателя пересасыванием угнетающей жар воды. Рагозиным уже давно не требовалось человеческой пищи, они жили за счет излишней мощи машины, из них выходила даже иногда ртами ненужная больше для обмена веществ кровь, чтобы испариться и тоже послужить охлаждению исполинской топки.
С таким соперником предстояло сразиться Клаве, и она с самого начала поняла, что неминуемо погибнет. Она поднялась повыше, дрожа от холода, и понимая, что сектор молочного света скоро остановится на ней. Что будет потом, Клава не знала, но предчувствовала, что будет конец. И в самом деле, «Товарищ Свердлов» мог поражать воздушные цели, к примеру, посланные коварными английскими эксплуататорами самолеты, при помощи электрического разряда в невообразимое количество вольт, который создавал, используя землю и небо в качестве пластин гигантского конденсатора. Терпко горя от щемящего влечения к смерти, Клава устремилась ей навстречу, не в силах дожидаться обнаружения и терпеть холодный ветер небесных высот.
— Ну, давай, — шепнула она. — Чего ты ждешь?
Стена света метнулась и застыла на ней всей своей толщиной, и Клава летела теперь в сияющем тумане, совершенно ничего не видя. С дробным, колющим слух гудением бронепоезд стал аккумулировать энергию для удара. В далеком Кремле, на заседании Совнаркома, оратор нервно потер рукой лоб, сдвинув на нос пенсне, заспанные глаза слезились, расплывались буквы на листке.
— Цель наша, товарищи, — медленно проговорил он.
— Ну, давай, — снова нетерпеливо шепнула Клава, стремительно падая с высоты, как черный сокол. Свет разгорался все ярче, там, впереди было спрятано в тумане ослепительное солнце. — Ну, что же ты?
— Цель наша, товарищи, — все еще говорил оратор.
— Всунь, — сцепив зубы, процедила Клава, и тут она заметила в неподвижности света мерную пульсацию, которая выдавала жизнь. «Жизнь», — подумала Клава, — «это надежда. Жизнь — это куколка смерти». И она резко повернула линию полета, чтобы пройти выше источника света, над хребтом застывшей машины.
— В том, чтобы нанести решительный удар! — вскрикнул оратор, ударив кулаком по столу.
Небо раскололось за спиной Клавы, наотмашь хлестнув ветвящимся огнем по спине покорно склонившейся земли. Земля взревела.