Чертог фантазии. Новеллы
Шрифт:
— Умоляю вас, любезный сэр, — сказал он сипло и уныло, — сжальтесь над самым злополучным человеком на свете. Ради всего святого ответьте мне на один вопрос! Этот город Бостон?
— Теперь-то вы его, конечно, узнали, — сказал Знаток. — Это Питер Рагг [77] , Заблудший Человек. Я случайно встретил его на днях — он так и не нашел пути в Бостон, вот я ему и помог. А деваться ему теперь некуда, и я взял его в услужение швейцаром. Он слегка не в себе, но в общем человек надежный и положительный.
77
Питер Рагг — герой рассказа американского писателя У. Остина (1778–1841), бостонец,
— A-а… позвольте спросить, — рискнул я, — кому я обязан нынешним приятным времяпрепровождением?
Прежде чем ответить, Знаток положил руку на старинный дротик или копьецо, ржавое стальное острие которого было так затуплено, будто наткнулось на непробиваемый щит или нагрудник.
— Имя мое небезызвестно в мире дольше, чем чье бы то ни было, — отвечал он. — Однако же многие сомневаются в моем существовании, — быть может, и вы завтра усомнитесь. Дротик, что я держу в руке, был некогда жестоким оружием самой Смерти и отлично прослужил ей целых четыре тысячелетия. Но, ударившись в мою грудь, он, как видите, затупился.
Он проговорил это со спокойной и холодной учтивостью, какую соблюдал во все время нашего общения. Мне, правда, казалось, что в голосе его сквозила неуловимая горечь, будто он недоступен людскому сочувствию и обречен участи, среди людей небывалой, отделяющей его от всех остальных. И одним из ужаснейших последствий этой участи было то, что обреченный более не видел в ней несчастья, а под конец принял ее как величайшее благо, выпавшее ему.
— Ты — Вечный Жид! — воскликнул я.
Знаток поклонился с полнейшим безразличием: за несчетные века он притерпелся к своей судьбе и почти утратил ощущение ее необычности, так что едва ли сознавал, какое изумление и трепет она вызывает у тех, кому дарована смерть.
— Поистине ужасающая участь! — молвил я с неодолимым чувством и с искренностью, впоследствии для меня самого удивительной. — Однако же, быть может, горний дух еще не совсем угас под гнетом уродливой, оледенелой громады земной жизни. Быть может, дыханье Небес еще воспламенит сокровенную искру. Быть может, тебе еще будет дозволено умереть, прежде чем ты потеряешь жизнь вечную. Обещаю молиться о такой развязке. Прощай.
— Напрасны будут ваши молитвы, — отвечал он, усмехаясь с холодным торжеством. — Моя судьба крепко-накрепко связана с земной действительностью. Вольно вам обольщаться видениями и привидениями грядущего царства; а мне да останется то, что я могу видеть, осязать и понимать, и большего я не прошу.
«Да, все уже потеряно, — подумал я. — Душа в нем умерла!»
Содрогаясь от жалости и отвращенья, я протянул ему руку, и Знаток пожал ее все с той же привычной учтивостью светского человека, но без малейшего признака сердечной сопричастности общечеловеческому братству. Его касанье леденило — не знаю, кожу или душу. Напоследок он обратил мое внимание на то, что внутренние двери холла были облицованы пластинами слоновой кости, содранными с ворот, через которые Сивилла с Энеем удалились из царства мертвых.
Чертог фантазии
Перевод В. Муравьева
От случая к случаю я, бывало, оказывался в некоем здании, отдаленно напоминающем столичную биржу. И попадал в мощенный белым мрамором пространный чертог, высокие своды которого опираются на длинные колоннады причудливого облика — подобия то ли мавританских руин Альгамбры, то ли какого-то волшебного дворца из арабских сказок. Огромные, величественные, искусно отделанные окна не имеют себе равных — разве что в средневековых готических соборах. Как и в них, небесный свет проникает сквозь мозаичные стекла, наполняя чертог многоцветным сиянием, и разрисовывает мраморные плиты дивными, порою гротескными узорами; так что здесь, можно сказать, полной грудью вдыхают видения и попирают стопами создания поэтического вымысла. Здесь царит сумбурная путаница стилей — античного, готического, восточного и неописуемого — мешанина, какой обычно не позволяет себе даже американский
Отнюдь не всегда открыт доступ в это здание, хотя почти всякий раньше или позже попадает туда — если не наяву, то во всепроникающем сне. Прошлый раз я забрел туда ненароком: был занят праздным сочинительством и вдруг, себе на удивленье, очутился посреди невесть откуда взявшейся толпы.
— Батюшки! Куда это меня занесло?! — воскликнул я, оглядываясь и что-то смутно припоминая.
— Ты в таком месте, — отозвался друг, возникший рядом, — которое в мире воображения столь же существенно, сколь Ди Берзе, Иль Риальто, а по-нашему Биржа существенны в коммерческом мире. Все, у кого есть дела за пределами действительности, в заоблачной, подземной или внеземной сфере, могут здесь встретиться, обсудить и взвесить свои грезы.
— Великолепный чертог, — заметил я.
— Да, — согласился он. — И ведь это лишь малая часть здания. Говорят, на верхних этажах есть залы, где земляне беседуют с обитателями Луны. А мрачные подвалы сообщаются с адскими пещерами: там заточенные чудища и химеры вкушают свою мерзостную пищу.
В нишах и на пьедесталах у стен виднелись статуи или бюсты былых повелителей и полубогов царства воображения и смежных с ним областей. Величавый древний лик Гомера; иссохшее, хилое тельце и оживленное лицо Эзопа; сумрачный Дант и неистовый Ариост; заядлый весельчак улыбчивый Рабле; Сервантес с его проникновенным юмором; несравненный Шекспир; мастер красочного и меткого иносказанья Спенсер; суровый богослов Мильтон и простецкий, но исполненный небесного огня Беньян — эти обличья бросились мне в глаза. Видные постаменты занимали Филдинг, Ричардсон и Скотт. Неприметная, укромная ниша приютила бюст нашего соотечественника, создателя Артура Мервина [78] .
78
«Артур Мервин» (1800) — авантюрно-бытовой роман американского писателя Ч. Б. Брауна (1771–1810), один из первых романов в литературе США.
— Помимо этих несокрушимых памятников подлинному гению, — заметил мой спутник, — каждое столетие воздвигло статуи своих минутных любимцев, древесные изваяния.
— Да, я вижу кое-где их трухлявые останки, — сказал я. — Но должно быть, Забвенье время от времени дочиста подметает мраморный пол своей огромной метлой. По счастью, подобная судьба нимало не грозит вот этой прекрасной статуе Гете.
— Ни ей, ни соседнему с ней кумиру — Эмануэлю Сведенборгу [79] , — подхватил он. — Рождались ли когда-нибудь два столь не схожих между собой властителя дум?
79
Эмануэль Сведенборг (1688–1772) — шведский ученый, теософ-мистик и духовидец.
Посреди чертога бьет роскошный фонтан, и его струи создают и поминутно изменяют зыбкие водяные образы, переливающиеся всеми оттенками многоцветного воздуха. Невообразимую живость сообщает сцене этот волшебный струистый танец бесконечных преображений, подвластных прихотям фантазии зрителя. Рассказывают, что в этом фонтане и Кастальском ключе [80] — одна и та же вода; говорят еще, будто она сочетает дивные свойства Источника Юности и многих других волшебных родников, издревле прославленных в сказаньях и песнях. Сам я судить не берусь — никогда ее не пробовал.
80
Родник на горе Парнас, источник поэтического вдохновения.