Чертог фантазии. Новеллы
Шрифт:
— А как же — им полна эта вот урна, — отвечал он. — Глоток эликсира вас освежит. Вот кубок Гебы — пейте на здоровье!
Сердце мое затрепетало при мысли о столь живительном глотке, ибо я в нем, и то сказать, весьма нуждался после долгого странствия пыльной дорогой жизни. Но я помедлил — то ли из-за какого-то особого блеска в глазах Знатока, то ли оттого, что драгоценнейшая жидкость содержалась в античной погребальной урне. Затем нахлынули мысли, в лучшие и более ясные часы моей жизни укреплявшие во мне сознание, что Смерть — тот истинный друг, которому в свое время даже счастливейший человек с отрадой раскроет объятия.
— Нет, я не хочу земного бессмертия, — сказал я. — Слишком долгая жизнь на земле духовно омертвляет. Искра вышнего огня гаснет в материальном, чувственном мире. В нас есть частица небес, и в урочный срок надо вернуть ее небесной отчизне, иначе она сгниет и сгинет. Я не притронусь к этому напитку. Недаром он у вас хранится в погребальной урне: он порождает смерть, заслоненную призрачной жизнью.
— По мне, так все это галиматья, — равнодушно отозвался мой провожатый. — Жизнь — земная жизнь — единственное благо. Значит, отказываетесь от напитка? Ну-ну, такое предложение дважды
Говоря так, Знаток снял с полки хрустальный сосуд, полный черной, как сажа, и мертвенно-тусклой влаги.
— Ни за что на свете! — воскликнул я, отпрянув. — Я не поступлюсь ни единым воспоминанием — пусть даже постыдным или скорбным. Все они равно питают мой дух, и утратить их означало бы стереть былую жизнь.
Без лишних слов мы перешли в другую нишу, стеллажи которой были загромождены старинными томами и свитками папируса, хранившими древнейшую мудрость земную. Вероятно, библиоман счел бы самой ценной в этой коллекции Книгу Гермеса [61] . Я же оценил бы дороже те шесть книг Сивиллы [62] , которые Тарквиний отказался купить и которые, как поведал мне Знаток, он сам обнаружил в пещере Трофония [63] . Несомненно, эти древние тома содержали прорицание о судьбе Рима, как об упадке и крушении его мирского владычества, так и о подъеме духовного. Имели свою ценность и труд Анаксагора о Природе, доныне считавшийся безвозвратно утраченным; и пропавшие трактаты Лонгина [64] , из которых немало могла бы почерпнуть современная критика; и те книги Ливия, о пропаже которых ревнители классической древности давным-давно безнадежно скорбят. Среди драгоценных томов я заметил первоначальную рукопись Корана, а также список мормонской Библии, сделанный самим Джо Смитом [65] . Была здесь и «Илиада», переписанная Александром и хранившаяся в самоцветной шкатулке Дария, еще пахучей от благовоний, которые перс держал в ней.
61
Приписываемый Гермесу Трисмегисту, он же египетский бог Тот, свод мистических знаний «Корпус Герметикум».
62
Кумская Сивилла предложила римскому царю Тарквинию Приску купить у нее девять книг прорицаний, записанных на пальмовых листьях. Тарквиний поначалу отказался, и Сивилла сожгла шесть из них.
63
Трофоний — оракул Лейбадейской пещеры, преемник Сивиллы.
64
Лонгин — античный ритор и философ-неоплатоник III в.
65
Джозеф Смит (1805–1844) — основатель секты мормонов.
Открыв обернутый в черную кожу том с железными застежками, я обнаружил, что это чародейная книга Корнелиуса Агриппы: она была тем любопытней, что между страницами ее находилось множество засушенных цветов, древних и новых. Имелась там роза с брачного ложа Евы и все те алые и белые розы, которые сорвали в цветниках Темпла приверженцы Йорков и Ланкастеров. Была и Алловейская Дикая Роза Халлека [66] . У Купера [67] взяли Чувствительный Побег, у Вордсворта — Шиповник-Эглантин, у Бернса — Горную Маргаритку, у Кирка Уайта — Вифлеемскую Звездочку, у Лонгфелло — Веточку Укропа в желтых соцветьях. Джеймс Рассел Лоуэлл [68] подарил Цветок Раздавленный, но все еще благоуханный и отраженный в водах Рейна. Саути — ветвь Остролиста. Одним из самых красивых экспонатов был Зверобой Лазоревый, который сорвал и сберег для вечности Брайант [69] . От Джонса Вери [70] — поэта, чей голос у нас едва слышен, уж очень глубок, — были Анемон и Аксамит.
66
Фиц-Грин Халлек (1790–1867) — американский поэт.
67
Уильям Купер (1731–1800) — американский поэт-сентименталист.
68
Джеймс Рассел Лоуэлл (1819–1891) — американский поэт-романтик.
69
Уильям Каллен Брайант (1794–1878) — американский поэт-романтик.
70
Джонс Вери (1813–1880) — американский поэт.
Закрывая чародейный том Корнелиуса Агриппы, я обронил старое, заплесневелое письмо: оказалось, это послание Летучего Голландца своей жене. Я не мог дольше рассматривать книги, ибо день шел на убыль, а любопытного в музее было еще много. Судите сами — упомяну лишь некоторые из экспонатов. Огромный череп Полифема легко было узнать по зияющей щербине во лбу, откуда некогда сверкал единственный глаз исполина. В бочке Диогена легко поместился котел Медеи, а в нем находилась склянка с притираниями Психеи. Ящик Пандоры без крышки стоял рядом: в нем не было ничего, кроме небрежно брошенного туда пояса Венеры. Пук березовых розог, которыми пользовалась учительница Шенстона [71] , был стянут
71
Уильям Шенстон (1714–1763) — английский поэт, автор дидактического стихотворного трактата «Учительница».
72
По преданию король Эдуард III поднял подвязку, оброненную графиней Солсбери на балу, и, чтобы отвлечь внимание гостей, надел ее под колено, сказав: «Позор тому, кто плохо думает об этом». Так в 1348 г. был учрежден орден Подвязки.
73
Королева Маб — героиня носящей ее имя сказочно-аллегорической поэмы Шелли.
Несколько полок занимали энтомологические экспонаты. Не питая особого интереса к этой области знаний, я обратил внимание лишь на Кузнечика Анакреона и на Шмеля, которого презентовал Знатоку Ральф Уолдо Эмерсон.
В той части зала, куда мы пришли, с потолка до полу ниспадал занавес, изобилующий пышными, глубокими и волнистыми складками — я таких в жизни не видывал. Без всяких сомнений, за этой великолепной, хотя слишком темной и чинной, пеленой таились сокровища еще удивительнее виденных мною. Но когда я попробовал найти край занавеса и отвести его, он оказался живописным обманом.
— Не смущайтесь, — сказал Знаток, — этот занавес обманул самого Зевксиса [74] . Перед вами знаменитая картина Паргасия.
Занавес был первой картиной в целом ряду других, не менее бесподобных творений живописцев древних времен. Здесь висела знаменитая «Виноградная гроздь» Зевксиса, изображенная так восхитительно, что казалось, будто налитые ягоды вот-вот брызнут соком. Зато «Портрет старухи» его же прославленной кисти, якобы такой потешный, что автор лопнул от смеха, глядя на него, меня не особенно рассмешил. Видно, современные лицевые мышцы нечувствительны к древнему юмору. Здесь же была и «Лошадь» работы Апеллеса, которую живые кони когда-то приветствовали ржанием, и его первый портрет Александра Великого, и последнее, незаконченное изображение спящей Венеры. Чтобы воздать должное всем этим созданиям живописи, равно как и картинам Паргасия, Тиманта, Полигнота, Аполлодора, Павсия и Памфила, требовалось куда больше времени и внимания, чем я мог им уделить. Поэтому не стану описывать их, критиковать или же пытаться разрешить спор о превосходстве древнего и нового искусства.
74
Зевксис — греческий художник конца V в. до н. э., первооткрыватель светотени.
По той же причине бегло миную образчики античной скульптуры, которые сей неутомимый и удачливый Знаток откопал из праха сгинувших царств. Здесь была Этионова кедровая статуя Эскулапа, весьма попорченная, и Алконова чугунная статуя Геракла, донельзя оборжавелая. Была еще статуя Победы высотой в шесть футов, которую Фидиев Юпитер Олимпиец, как известно, держал на ладони. Был здесь указательный палец Колосса Родосского — в семь футов длиною.
Была Фидиева Венера Урания и другие образы мужской и женской красоты или величия, созданные скульпторами, которые, по-видимому, никогда не унижали душу зрелищем форм менее превосходных, чем формы небожителей или богоравных смертных. Но глубокая простота этих великих творений была несродни моему сознанию, столь возбужденному и растревоженному различными объектами, недавно явленными ему. Поэтому я отвернулся, едва взглянув на них, и решил, когда представится случай, поразмыслить особо над каждой статуей и картиной, покуда до глубины души не проникнусь их совершенством. В этом отделении я опять заметил склонность к причудливым сочетаниям и насмешливым аналогиям, которая, похоже, многое подсказывала в расположении экспонатов музея. Так, деревянная статуя, всем известный троянский Палладий, близко соседствовала с деревянной головой генерала Джексона [75] , несколько лет назад украденной с бака фрегата «Конституция».
75
Эндрю Джексон (1767–1845) — седьмой президент США (1829–1837), герой войны с Англией 1812–1814 гг.
Мы наконец обошли необъятный зал и снова оказались у дверей. Несколько утомленный осмотром такой уймы новоявленных и стародавних диковинок, я опустился на кушетку Купера, а Знаток небрежно плюхнулся в кресло Рабле. Взглянув на противоположную стену, я с изумлением заметил, что по панели промелькнула мужская тень, зыблясь, будто от дверного или оконного сквозняка. Но не было видно фигуры, которая эту тень отбрасывала; да если б фигура и обнаружилась, все равно не было солнца, чтобы она обрисовалась на стене.
— Это тень Петера Шлемиля [76] , — сообщил Знаток, — один из самых ценных экспонатов моего собранья.
— По-моему, ее хорошо бы поставить на входе в такой музей, — сказал я, — хотя у вас здесь и без того стоит довольно странный служитель, вполне под стать многим моим сегодняшним впечатлениям. Кстати, кто он?
С этими словами я повнимательней присмотрелся к потертому обличью служителя, впустившего меня; он по-прежнему сидел на скамье с тем же беспокойным видом, в смутной, растерянной, вопросительной тревоге, которую я заметил еще тогда. Между тем он тоскливо глянул на нас и, привстав, обратился ко мне.
76
Персонаж повести Шамиссо «Необычайная история Петера Шлемиля» — о человеке, продавшем свою тень.