Чёртов мажор
Шрифт:
— Мы все испортим, — шепчу я, наслаждаясь забытым чувством волнения. Это снова ощущение первого поцелуя, мне даже чудится, что губы незнакомы.
— Почему?
— Ты не понимаешь, как все сложно.
— Не усложняй.
Его руки и губы порхают по моей коже нежными бабочками, и от их прикосновений, как рябь по воде, расходятся волны нежности. Они захлестывают меня, топят, и приходится глотать воздух, чтобы не задохнуться. Он не даёт и всякий раз перехватывает приоткрытые губы, чтобы целовать. А потом снова и снова, пока поцелуи не становятся укусами и не лишают возможности отступить. Мне
Марк сминает меня и утягивает в себя, как в воронку. Прячет в руках и вжимает в грудь, пока мы не срастаемся кожей. Ломает мою шею, челюсти и проглатывает язык. Наматывает на руку косы, чтобы вырвать их вместе с мясом, разрывает меня надвое, чтобы добраться до сердца, которое теперь бьется в его горячих руках, истекая кровью. Это очень страшно и очень красиво, я не успеваю думать о чём-то другом, кроме него, увы.
Наша первая встреча в этом новом странном мире закончилась провалом, с этой такого не происходит, и я не верю, что произойдёт. Меня уже не отпустят.
Глава 13. Райт нау в 2019-м
Мы лежим на кровати рядом и касаемся друг друга только бёдрами и плечами. Мы молчим — и это уже победа, потому что мой голос охрип, а тело содрогается, и я не способна поднимать конечности.
Я поняла природу его взгляда, напугавшего меня в первый раз. Это взгляд озорного мальчишки, который при этом так по-взрослому в себе уверен. И сейчас я уже принимаю это и не думаю, что меня использовали. В конце концов… это я всегда уходила первой. Я ушла от него тогда — после нашего первого раза. Я ушла от него вчера. Я могла бы уйти сейчас, потому что знаю, что он не двинется с места. Он тоже устал и тоже не может пошевелиться.
Я смотрю на его профиль — он спит или делает вид, и хочу наслаждаться этим бесконечно долго. Раньше мне казалось, что того Марка со скулами молодого Джонни Деппа я люблю больше, чем этого с лицом усталого Киану Ривза. Но нет. Сейчас он вовсе не так угрюм, как раньше, и мне это нравится. И я не могу поверить, что самолично превращаю его в ненавистного мне молчуна.
— У меня имена в голове крутятся, — вдруг говорит Марк, и от его тихого голоса по моей коже пробегают мурашки. Он чувствует их и улыбается, а потом поднимает руку и гладит моё бедро.
— Имена?
— Да. Соня, Максим и Егор. Соня — это моя мама. Максим — мой папа. Егор?.. Может, тот парень, что попал в аварию вместе со мной? Его же так зовут?
— Да. Егор, — киваю, но мне безумно хочется рассказать правду. Возможно, Марка и шокирует это, но мне хочется, и останавливает только наш хрупкий мир.
Я нежусь в этом влажном тепле и не хочу вставать и решать что-то, я не хочу ругаться и говорить. Я хочу проснуться завтра утром с полным ощущением, что жива и счастлива. Мне странно и непривычно наслаждаться обществом Марка, особенно после секса, и я понимаю, что мы давно не трахались в кровати. Чаще всего это был душ или кладовка и почему-то почти никогда спальня. Это странно
— Мы перестали трахаться в спальне.
— Это как?
— Ну вот так как-то. Перестали.
— А где?
— В ванной, в кладовке, в машине. Но, выходит, что ты помнишь только наш первый раз? — спрашиваю и понимаю, что мне безумно интересно услышать ответ, а потом задать ещё сотню вопросов. Он интересен мне, будто это наше первое свидание или вроде того.
— Да. Потом ты ушла. Через пару дней я нашёл тебя в мастерской.
— А зачем ты туда пошёл?
— Хотел поговорить с твоим отцом по-мужски.
— Как мило…
— Ну да. А ты там изливала душу, какой я мудак, и как-то отпустило. Сел в тачку, поехал и бах — авария. И вот я уже тут, как будто в телепорт въехал, а не в маршрутку.
— Прости… Я тогда сильно обижена была и действительно считала, что ты мудак.
— Но я же звонил!
— Да, но твоя безответственность! Я в шоке, и сколько раз ты забывал о защите до меня? — Наши голоса окрепли, будто где-то открылся источник силы. — Сколько детишек с твоими чёртовыми глазами ходит по свету?
— О-о, да неужели… Тебе эта пластинка за десять лет не надоела?
— А с чего ты взял, что я это припоминала раньше?
— Да так, пальцем в небо ткнул. — Марк садится и смотрит на меня сверху вниз, челюсти крепко сжаты, а шея напряжена. Я засматриваюсь на красные пятна засосов, и уголки губ невольно дрожат в сдерживаемой улыбке.
— Не забывал я до тебя о таком. Но вот беда… доверился дуре. Расслабился. Сейчас ты тоже уйдёшь? Кажется, мы снова не предохранялись.
Он окидывает меня холодным взглядом, и я невольно смотрю на свои ноги. Колени уже не дрожат, а внутренняя сторона бёдер выпачкана. Конечно, сейчас я принимаю таблетки и это нестрашно, но сам факт… Он снова об этом не задумался, не остановился даже на секунду.
— Почему ты так делаешь? — я понижаю голос до шёпота. Мысли роятся в голове от станции “Он так меня любит, что не боится моего залёта” до “Он безответственный дурак, который плевать на меня хотел”.
— Не знаю я. Просто… наслаждаюсь тобой… Не думаю ни о чём, как будто бухой в хламину. Ты сама-то не особо парилась тридцать минут назад.
— Ты прав, не парилась, — киваю. — Потому что на таблетках, и залёт мне не светит. А в первый раз… просто не была достаточно образована. Но Марк… Неужели ты тогда был готов к ребёнку с малолеткой, которую знал всего пару дней? О каком доверии речь?
— Не знаю, — он говорит грубо, почти не разжимая губ, которые будто онемели.
Смотрит не на меня, а в пространство. Без света в полумраке мне не видны его морщины, и он кажется молодым и почти прежним, и я снова переживаю проблемы, которых уже нет.
Соня уже родилась.
Мне уже не о чем переживать.
Но как будто опять мне восемнадцать, а на тесте две полоски, и внутри всё болит и лопается от полнейшего ужаса, потому что кажется, что мир остановился. И единственная мысль в голове: где взять шесть косарей на аборт и как убить старуху-гинеколога, сказавшую, что ничего не будет. Чем она руководствовалась — я не знаю, но, видимо, поднимала рождаемость среди таких необразованных тупиц, как я.