Чертов мост
Шрифт:
— Скажи, Тася, ты замужем?
Она лукаво посмотрела на меня и, улыбаясь, ответила:
— Да.
Я почему-то считал, что она не замужем, и, услышав ее ответ, ошеломленно замолчал. А Тася подошла, взяла меня за руку и шутливо сказала:
— Ты же сам знаешь, что я замужем: ведь мы с тобой муж и жена.
Я понял ее шутку. И вдруг на меня навалился смех, самый настоящий дурацкий смех. Я хохотал во всю глотку, а эхо откуда-то издалека доносило неясные клокочущие звуки. Тася озабоченно дернула меня за руку.
— Ты
Я вытер слезы и огляделся вокруг.
— Прости, Тася, — давно не смеялся.
Потом мы шли молча.
Среди ночи, когда мы крепко спали, я услышал возню и крики людей на улице. Выглянув в крохотное оконце, увидел невдалеке зарево — горел чей-то дом. Тася тоже проснулась и, не вставая с постели, спросила:
— Что там, Федор?
— Горит дом, надо помочь тушить.
Я засобирался.
— Подожди, — удержала меня Тася. Она хотела еще что-то сказать, но в это время в дверь нашего домика сильно постучали. И я отчетливо услышал слова:
— Открывай, старый черт, а не то раскатим твою гнилушку!
— Сейчас, — ответил дребезжащим голосом дед и, шаркая, пошел в сенцы.
Я бросился к половице, где было спрятано наше оружие, но Тася каким-то чужим голосом приказала:
— Ложись ко мне и притворись пьяным!
Я юркнул в ее теплую постель. Мою она швырнула под кровать и легла рядом. Мне вдруг стало не по себе: стыд и в то же время жгучая затаенная радость возбуждали мое сознание, холодные струйки пота потекли из под мышек, во рту пересохло. Я впервые лежал с девушкой в постели... А голос незнакомца в соседней комнате спрашивал:
— А в той конуре у вас кто?
— Геологи... геологи у нас остановились.
— Какие там геологи? — спрашивал уже другой, визгливый го-лось.
— Обыкновенные, — дерзко отвечал дед.
Басистый голос пригрозил:
— Ну ты, старая рухлядь, покороче, а то... — он не договорил угрозы.
Визгливый голос раздался у самой двери:
— А ну, показывай!
Дверь открылась. Тася вскрикнула и села на кровати, прикрывая грудь одеялом.
— Что вам здесь надо?
— О-о! Какое прелестное создание, — протянул у двери бас. — А там кто?
Я неестественно громко храпел, отвернувшись к стенке, а сердце тревожно колотилось.
— Это мой муж, он пьян.
— А-а, — пробасили рядом.
А Тася продолжала возмущаться:
— И потом: почему вы врываетесь в чужое жилище, по какому такому праву? Я вот пожалуюсь на вас Виктору Лаврентьевичу.
— О-о! Да она заносится! — шутливо сказал бас, и серьезно спросил:
— Откуда вы знаете его?
— Он мой друг, мы с ним вместе учились.
В комнате на минуту воцарилась тишина.
— Ну-ну, — снова протянул бас.
Шаги направились к выходу.
— А может, это уполномоченные, — вдруг сказал визгливый.
Наступила пауза. Мне показалось, что бандиты вернулись в комнату. Сердце мое, начавшее было успокаиваться, вновь тревожно забилось. Я сжался и приготовился к прыжку. Девушка, кажется, угадала мою решимость и положила холодную ладонь мне на щеку.
— Ладно, Сеня, потом проверим, — проговорил бас.
Шаги удалились. Я облегченно вздохнул и повернулся на спину. Хотел встать, но Тася легонько потрогала меня за плечо: лежи. Дед закрыл задвижку в сенях и, прикрывая наши двери, пробурчал:
— Это Косой был, со своим прихвостнем.
Мы молча лежали, разговаривать не хотелось, мысли путались. Я жалел, что не увидел в лицо Косого, не разглядел этого бешеного и в то же время спокойно-корректного человека. А надо бы. Надо бы посмотреть на эту гадину, но не смог — Тася не дала этого сделать. Ох, Тася, Тася! Как же хорошо ты все предвидишь! Только теперь я понял, зачем она заставила меня притвориться пьяным: она рассчитывала, что бандиты не станут возиться с каким-то пьянчужкой, храпящим под боком жены, я в этом убедился: бандиты даже не пытались повернуть меня лицом и посмотреть.
Тело мое горело, но я боялся пошевелиться, боялся даже малейшим движением обидеть или побеспокоить Тасю. Не мог я и встать — раз она пожелала, чтобы я лежал, — значит, так надо, а зачем? Уснул я под утро тяжелым, кошмарным сном.
Мне приснилось, будто я лежу на стоге сена, светит солнце и вдруг мне на лицо полился дождик. Я хотел зарыться в сено, ухватился за пучок, а это... одеяло в руках, а надо мной стоит улыбающаяся Тася и брызгает в лицо холодной водой.
— Вставай, муженек, пора на работу. — И наклоняясь к самому уху: — А то всех бандитов проспишь.
На дворе ярко светило солнце, лучи его причудливыми бликами пробивались в комнату через маленькое оконце. На кухне покашливал дед, через щели нашей двери пробивался запах самосада. Бабка Устинья постукивала посудой, потрескивали лучины в самоваре.
— Встаю, отвернись.
Тася вышла к старикам.
За чаем дед сидел молча, насупившись, и смотрел в одну точку, куда-то выше окна. Бабка глубоко вздыхала.
— Появилась же проказа у нас, ядрена мышь! — вдруг прорвало деда. — Гады, собаки! Что же они здесь пиратничают? Все ищут активистов да палят домишки! Ефима-то к чему разорили? Ай-яй-яй, варнаки и только.
— Какого Ефима? Не Чернова, случаем? — настороженно спросил я.
— Его — партейца нашего.
Сердце мое сжалось: это сообщение поразило меня. «Эх, здесь жгли человека, а я преспокойно спал в мягкой постели!»
— Сам-то Ефим пострадал?
— Нет. Слава богу, сумел через окно уйти.
Я облегченно вздохнул.
Дед со свистом прихлебывал чай из блюдца.
— Отпор бы им какой дать, только вот оружия нету, а то бы собрались мужики...
— Сидел бы уж на печи — вояка! — перебила его бабка.