Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии
Шрифт:
— Вот-вот, молодец, я как раз это самое и хотел сказать, — перехватил тут инициативу Барзинчук. — Да ты садись, садись… Кстати, императрица Екатерина Вторая для награждения за подвиги, совершенные при взятии Измаила, специально учредила офицерский золотой крест «За храбрость».
— И вовсе он назывался «За отменную храбрость», — уж совсем некстати встрял прямо с табурета Перепелкин. И этого, конечно, ему не простили.
— Товарищ рядовой! — поставил чересчур знающего солдата во фрунт главный воспитатель полка. — За недисциплинированный выкрик с места объявляю вам два наряда вне очереди на службу! Командир
И после занятия еще яро возмущался:.
— Откуда такой языкатый выискался? Тоже мне, развел умняк на роже! Зато форма сидит, как на корове седло! И сапоги крема просят! И вообще…
И вообще: непреложную истину с бородой, о том, что начальник всегда прав, а в армии — вдвойне, Санталов и попытался втолковать позднее возмущенному рядовому, у которого глаза от незаслуженного — на его взгляд — наказания подозрительно блестели.
— Ведь наряды он мне ни за что? — в унисон вопросу-утверждению вытянул тонкую шею Перепелкин. — Разве ж я неверно сказал?
— Не берусь судить, — ушел от прямого ответа Виктор. — По русско-турецким войнам специалист небольшой. Однако вышло в итоге неловко… — Невольно поморщился и козырнул цитатой, приписываемой петровскому уставу:
— «Подчиненный, перед лицом начальствующим, должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство». Мысль хоть и царская, зато для любой армии справедлива. Быть умнее старшего вредно. Всегда. Ни-зя-а! Теперь-то хоть ясно?
— Никак нет! — надрывно возмутился подчиненный. — Придурковатого из себя корчить? Это же оскорбительно! И низко! И глупо! Классик как говорил: «Служить бы рад — прислуживаться тошно!» Нет, ни за что!
— На нет и суда нет, — быстренько попытался свести ситуацию к шутке-прибаутке командир взвода, постаравшись пропустить мимо ушей «классика». — И в целом: обсасывать ситуацию тоже нет ни смысла, ни времени… — Не удержавшись, добавил: — Тем паче, с тобой очень трудно разговаривать.
— Ага, конечно. Так всегда утверждают, когда в дискуссии дальше аргументировать нечем, — враждебно заявил нарядчик.
— Ну, знаешь! На «гражданке» дебатировать будешь! — менторски одернул Санталов. — Пока же — изволь исполнять приказ старшего. Выкрик-то с места был? Был! Следовательно… Сегодня же заступишь дневальным по роте. Да заруби: отслужишь свое, отучишься — трудиться опять-таки в коллективе придется. А там, при любом раскладе, свое начальство. Так что неизвестно еще, где беспристрастности окажется меньше. Особенно если в частных лавочках. — Подумал и дополнил: — Тебе лично надо было очень постараться в вуз поступить. Не смог — что ж, служи как все, без высовываний. Свободен!
На том инцидент исчерпался. Хотя нет: наряды наказанный пронес без особых замечаний. Главное же — «умников на роже» больше не разводил. По крайней мере, во время занятий. Зато обиженно замкнулся в себе.
И вот — пожалуйста: заполучите самовольную отлучку! А это вам не абы что, а серьезнейшее нарушение воинской дисциплины, которое впоследствии отрикошетит не только по непосредственному виновнику.
«Полбеды еще, если оперативно найдем, — невольно размышлял старший лейтенант по пути на службу. — Если же… Нет, даже и думать не хочется! Но куда и зачем он лыжи навострил? Причина? Вроде бы ничего такого особенного за ним в последнее время не замечалось…»
…В канцелярии подразделения было накурено и многолюдно. На месте командира роты, во главе сдвинутых буквой «Т» столов, плотно восседал подполковник Барзинчук, узурпировавший телефон.
— Есть, товарищ полковник! — рапортовал он в трубку, подавшись вперед и даже чуточку привстав из кресла. — Конечно-конечно… Так точно! Для организации поисков полностью задействуем свободный личный состав. Все офицеры роты прибыли… Понял, понял, вокзал и автовокзал в первую очередь… Да, да, обязательно перекроем. Так точно, эт-то, уже выдвигаемся! — На другом конце провода был командир полка.
Примостившись у окна, с каменным выражением лица, жадно смолил любимую «Приму» майор Чемборис. Его зам по воспитательной работе капитан Зайд суетливо рылся в шкафу с документацией. Старшина роты старший прапорщик Гущин что-то строчил в огромном талмуде-ежедневнике. Присутствовали здесь и командиры взводов — капитаны Апашанский и Бушуев (впрочем, почти тут же усланные на плац строить роту), старший лейтенант с длиннющей фамилией Шарикоподшипников, прозванный за природную дубоватость Шариковым, ну и слегка поддатый — по случаю так некстати прервавшегося выходного, — Лосище Дважды Лейтенант.
— Обозначился наконец! — бросив трубку на рычаг, зло прокомментировал прибытие Санталова и его рапорт Барзинчук. — Солнышко наше красное взошло!
«Солнышко красное» постаралось сдержать эмоции.
— Витя, ты почему телефон отключил? — поинтересовался Чемборис.
— Я не отключал. Разрядился он, — коротко объяснил комвзвода.
— Конечно. А мы и не сомневались, — продолжил комментарии замкомандира полка. — И эт-то именно когда в части ЧП! Которое принес именно ваш взвод! Надеюсь, уже в курсе произошедшего?
— Так точно. Рядовой Перепелкин находится в самовольной отлучке.
— Ну и…? Ваши соображения? Почему, как случилось, где ныне может дислоцироваться беглец?
— Так сразу затрудняюсь… — пожав плечами, протянул Виктор.
— Товарищ майор! Вы только посмотрите на этого, так сказать, боевого офицера! — повернувшись к Чемборису, стал выговаривать теперь уже ему Барзинчук. — Он, видите ли, затрудняется… Да вы вообще самоустранились от своих служебных обязанностей и не живете жизнью подразделения! — И тяжелый взгляд подполковника уперся в лицо старшему лейтенанту. — Эт-то почему мы тут вашу работу делать должны, а вы только об денежном довольствии и печетесь!
— Зачем же вы так… — тихо, с гневной дрожью в голосе произнес Санталов. — Я и сегодня в роте был, только перед обедом убыл…
— А толку! — повысил голос главный воспитатель. — Вы хотя бы в курсе, что ваш умняга-самовольщик вчера вечером письмо какое-то получил? Откуда, про что? Явно же не про новые факты из истории русско-турецких войн!
— Не могу знать… — неуклюже ответил распекаемый, про себя отметив неприкрытый сарказм распекавшего его начальника.
— Что и требовалось доказать! — торжествующе подвел итог Барзинчук. — А вот мы уже, представьте, кое-что выяснили. Благо хоть Зайц моральный климат должным образом отслеживает. Просветите его, капитан, а то мне надоело одному за всех глотку драть… — и презрительно откинулся на спинку кресла.