Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии
Шрифт:
— Что тут и говорить, товарищ подполковник. Виноваты, не спорю. Только вот, на мой взгляд, здесь степень вины наказанию не соответствует, — без обиняков высказался Чемборис. — Все ж по мелочам накопано и явно с умыслом. Конфликт у них на праздник вышел, вот Барзинчук дальше и отыгрывается не по-офицерски, напраслину на боевого парня возводит. Понятно, где-то Виктор сам недоглядел, конспекты там, или еще что не проверил… Но эдак, сплеча, шашкой… Ну, вы манеру замполита везде крамолу выискивать знаете…
— Хм… Тоже сказанул — крамолу! Ладно, допускаю, всяко бывает; про твой
— А это как повернуть, — обидчиво парировал ротный.
— Конечно, если себе загодя цель такую поставить… разгромную. Да как часовые при царе-батюшке службу несли, у солдат выпытывать. Да спички в коробках пересчит…
— Стоп, хватит! — не дослушав, хлопнул ладонью по полированной столешнице командир батальона. — Дешевые отговорки! И вообще: я что, из-за него, — и кивнул в сторону мрачно замершего у двери кабинета Виктора, — с заместителем командира полка ссориться должен? Так прикажешь? Не вижу на то достойных аргументов! Куда два шага, а где и до Пекина раком! Идите-ка вот лучше недостатки выявленные устраняйте!
— Товарищ подполковник… А к командиру части я могу на прием записаться? — наконец-то разлепил плотно сомкнутые губы Санталов.
— Нет! Пока считаю нецелесообразным! — И хозяин кабинета вновь поднялся из кресла. — Все ясно? Свободны! Кру-гом!
— Та-ак. Черт бы вас всех побрал с вашими амбициями! — подытожил Чемборис по дороге в роту. — Дальше-то что делать будем, Витя, а? Расклад явно не в твою пользу…
Старший лейтенант угрюмо молчал, только на скулах желваки гневно заиграли.
…Минуло полторы недели. Жизнь в воинской части шла своим чередом. Главный воспитатель учебного полка к Санталову во взвод больше не наведывался и лично к нему тоже не цеплялся. (Затишье перед бурей?) Зато Виктор все эти дни единственно что не ночевал в роте — благо холостой покамест, — стараясь ликвидировать даже самые мелкие упущения по службе. В чем весьма преуспел. Но тут судьба-индейка распорядилась сама…
В воскресенье комвзвода, хотя и не был обязан, но все ж таки прибыл в подразделение — правда, несколько позднее обычного, когда солдаты уже заканчивали завтрак. Привычно проверил заправку постелей и шинелей, содержимое тумбочек. Понаблюдал, как подчиненные стираются-гладятся-подшиваются, а кто-то, оседлав табурет, лениво глазеет в окно и оценивает, как другие на спортплощадке стучат в волейбол или качаются на перекладине и брусьях… Переговорил с замом-сержантом, с командирами отделений. В каптерку к старшине заглянул. И перед обедом с чистой совестью пошел в свой флигель: близко от части, отопление — газ, но удобства во дворе.
Перекусив, Санталов посмотрел программу теленовостей. Потом улегся было на диване с книгой, но вскоре задремал. Разбудил тревожный стук в уличное окно: за стеклом, запыхавшийся, стоял посыльный, рядовой Байков.
— Товарищ старший лейтенант, вас срочно в роту вызывают! — прямо в открытую форточку выпалил он.
— А что случилось-то? Тревога, что ли?
— Да нет, другое! Перепелкин в «самоволку» сорвался! — сбивчиво пояснил солдат. — Ни с чего бы вроде… Там уже и ротный приехал, и дежурный по части! И этот, как его… подполковник… Ага, Барзинчук! Он еще ругался, что вам по сотовому никак не дозвониться. Прям сильно…
Виктор торопливо извлек мобильник из внутреннего кармана кителя. Так и есть — на экране высвечивался текст: телефон полностью разряжен.
«Лишний козырь не в мои карты, — тут же оформилась мысль. — А вкупе с самоволкой… Блин, уж если не повезет… Правдолюбец чертов… И кто бы мог подумать?! В тихом омуте…»
Невысокий и худосочный, рядовой Перепелкин во взводе держался особнячком. Родом из Воронежа, он там же сдавал вступительные экзамены в университет, на исторический факультет, однако по конкурсу не прошел: всего полбалла не хватило.
Будучи призван на действительную службу, вчерашний абитуриент исключительно трудно вживался в армейскую действительность. Ему долго не давалось умение туго наматывать портянки и быстро, ровно подшивать подворотничок. Строевым шагом солдат топал, «будто ему лом в задницу воткнут», — как однажды метко выразился майор Чемборис. На стрельбах из автомата, нажимая спусковой крючок, рядовой боязливо жмурился и упорно отправлял почти все пули «за молоком». А когда вновь сформированная рота по сигналу тревоги впервые выдвигалась в район рассредоточения, сослуживцам в конце трехкилометрового марша пришлось в буквальном смысле тащить выбившегося из сил товарища и его амуницию на себе.
При всем при том памятью и кругозором несостоявшийся историк обладал феноменальными. Имел место случай: однажды Барзинчук самолично проводил во взводе Санталова показные занятия все по той же общественно-государственной подготовке. И — редкий для ОГП момент! — подполковнику тогда вопрос задали: какова дальнейшая судьба крепости Измаил была, после взятия ее Суворовым? Вроде бы триумфально завоевали, а дальше о ней — нигде и ничего. Проясните, значит…
Тут старший офицер сильно призадумался и забормотал что-то вовсе не в тему. А рядовой Перепелкин — ты гляди! — руку тянет. Что такое? Солдат встал и не хуже профессора лихо излагает:
— По Ясскому мирному договору, подписанному в декабре 1701-го, Измаил был возвращен Турции.
— За что ж тогда россияне кровь проливали? — уже закономерно слышится новый вопрос из рядов слушателей.
— По этому же договору, — толкует дальше знаток-эрудит, — за Россией закреплялись обширные территории. То же Причерноморье, включая Крым, земли между Южным Бугом и Днестром. Плюс — Турция от своих претензий на Грузию отказывалась. Подписанием Ясского мира третья русско-турецкая война — а всего их было шесть — и вовсе завершилась. Измаилом же пришлось тогда пожертвовать ради куда большего…