Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии
Шрифт:
Ротный пожевал губами и риторически вопросил:
— И вот за какие такие заслуги ты на мою голову свалился? Чужую беду руками разведу, а к своей ума не приложу. Одно слово: «пиджак»! — и демонстративно отвернулся к окну.
Строптивый подчиненный трудно промолчал — стоящий к нему спиной начальник не обратил внимания на его напряженно замершую фигуру, стиснутые зубы и натянувшуюся кожу на плитах рельефно выступивших острых скул, вмиг покрывшуюся густым румянцем…
По субботам учебные занятия в ШМАСе проводились только до обеда. Отпустив своих подчиненных на недолгий — перед приемом
В канцелярии мрачный Пекарин сразу объявил ему:
— Немедленно собери конспекты своих воинов и представь Равчуку для контрольной проверки. В понедельник, прямо с утра, назад получишь.
— А по какому предмету?
— Не понял, что ли? По всем! — раздраженно буркнул обычно сдержанный ротный и полез в сейф за сигаретами, к которым прибегал только в минуты сильного волнения или, напротив, великого удовольствия. Закурив и глубоко затянувшись, он с долей иронии пояснил: — Обкладывают тебя, мой бедный Марат, со всех сторон и конкретно. Даром, что ли, Равчуку на выходных в поте лица пахать приказано? Из чего следует, что команду «фас!» уже дали, осталось только технически жертву на клочки разорвать. Вот она, цена твоей никчемной жалобы!
Пекарин жадно затянулся и не спеша выпустил дым из сложенных колечком губ.
— Что смотришь невинными глазками? — все сильнее раздражался он. — Накосячил по-великому один, а в говно всю роту мордами макать будут! И, прогнозирую, долго!
— И что я, по-вашему, должен сейчас делать? — неожиданно огрызнулся Киндинов, лицо которого постепенно багровело.
— Не знаю! — свирепо бухнул начальник кулаком по столешнице. — Повеситься! Тогда, за смертью, точно все грехи спишут! Великий российский принцип! — И в очередной раз затянулся всей грудью.
Командиры взводов старались на проштрафившегося сослуживца не смотреть и в разговоре участия не принимали. А вот заместитель командира роты по воспитательной работе капитан Плешков — худой до костлявости блондин с квадратным лицом и прической «каре» — негромко кашлянул.
— Разрешите, Виталий Тимофеевич?
— Ну?
— Тут вот еще какое дело. Только что узнал: на Марата, в его НИИ, откуда его к нам переводили, из штаба запрос послали. В плане, как он себя там зарекомендовал и все такое прочее…
— Час от часу не легче! — возмущенно изрек Пекарин. — Где тонко, там и рвется; где худо, там и порется. Киндинов! Ты сам-то что думаешь, ну, насчет тональности ответа?
— Я же вам рассказывал, как меня новый начальник всячески с места выживал, — тихо напомнил лейтенант. — Уверен: он грязи не пожалеет.
— Спасибо, удружил! — Пекарин досадливо затянулся в остатний раз и с силой, тычком раздавил бычок в керамической пепельнице хрущевских времен: медведь (с давно отколотым ухом) обнимает кадку из-под меда. Затем извлек из брючного кармана-пистончика почти раритетный довоенный хронометр Чистопольского часового завода с «двойными» цифрами (над единицей — тринадцать, над двойкой — четырнадцать и т. д.) на цепочке — дедово наследство.
— Ого! Засиделись сегодня. Хрен с ним, понедельник субботы одно мудренее. Закрываем тему. Кто у нас сегодня «безответственный ответственный»?
— Дежурный клоун к вашим услугам! — пошутил капитан Ляльев.
— Вот и славненько. Контролируй, бди, и не вздумай смыться раньше отбоя. Остальные — свободны!
Однако отдохнуть тем вечером ни ему, ни Киндинову толком не удалось: в роту с внезапной проверкой около пяти вечера прибыл подполковник Чердаков. Капитану Ляльеву и старшине подразделения старшему прапорщику Фильберту быстро стало ясно: цель визита начальника — накопать как можно больше недостатков.
Отыскивать их «зампоуч» начал с комнаты для хранения оружия. Войдя туда, он именно во взводе лейтенанта методично перебрал все противогазы и радостно обнаружил на двух их коробках поржавевшие краешки, а на одной из противогазовых сумок — бирку с полустершейся фамилией. Автоматы же объявил «вкупе недостаточно смазанными».
Затем он продефилировал в кладовую, где особенно интересовался комплектами парадного обмундирования пятьдесят пятого учебного взвода, чуть ли не обнюхивая их и внимательно проверяя правильность клеймения кителей, брюк и галстуков. Разумеется, без накладок и тут не обошлось.
Потом придирчиво оценивалась заправка коек все того же подразделения, причем Чердаков не поленился заглянуть и под матрасы первого яруса, обнаружив там пару грязных носков, победно продемонстрированных заместителю командира роты и старшине.
Дошла очередь и до содержимого прикроватных тумбочек, откуда торжественно было извлечено несколько «неуставных предметов»: конфеты, куски хлеба, ушные палочки, детский крем, два зарядных устройства для мобильных телефонов… Особенно долго проверяющий размахивал прошлогодним журналом «Максим», добытым из тумбочки сержанта Шешени, и кричал, что в роте насаждают порнографию. Журнал в итоге был конфискован.
В комнату информации и досуга, бытовую, умывальную, душевую и туалет подполковник заглянул тоже, но — чисто мимоходом. Однако везде и всем остался недовольным, так что около восьми вечера потребовал срочно вызвать на службу Пекарина и Киндинова. И долго потом распинался перед ними в канцелярии роты на тему «запущенности подразделения», где командир взвода «не желает и пальцем пошевелить для поддержания должного уставного порядка».
— Нам офицеры-ученые не нужны! Нам нужны офицеры-солдаты! — дважды изрек он, высказав также большое «фу» в адрес командования роты, которое «абсолютно утратило контроль за потерявшим совесть офицером, лишь обозначающим службу, но вовсе не исполняющим ее».
Капитан Равчук, как выяснилось позднее, тоже зря времени не терял. Он скрупулезно выискивал в представленных конспектах пропущенные или недописанные лекции, посторонние записи (аж три неоконченных письма «отрыл», причем одно из них — густо сдобренное ненормативной лексикой), непронумерованные и вырванные листы, неотчеркнутые поля…
И так далее, вплоть до фиксирования орфографических ошибок в текстах Государственного гимна России и Военной присяги, записанных в тетрадях по общественно-государственной подготовке. Под одну описку офицеру-красавцу даже удалось подвести политическую платформу: все тот же «самовольщик», дубоватый рядовой Яичницын, умудрился в первом слове строки припева «братских народов союз вековой» вместо «р» написать «л», следующая же буква у него определенно напоминала «я», а не «а». Это же явное неуважение или даже — страшно сказать! — осквернение атрибута государства! Да еще и в письменном виде! А почему командир взвода не проверил, не обнаружил, не устранил, не пресек?