Чертово болото

Санд Жорж

— Ну, началось, — сказал Жермен. — Я так и знал, что стоит нам немного отъехать, и их милость завопит, что хочет есть и пить.

— Да, и пить тоже хочу, — пропищал малыш.

— Ну что ж, заедем в трактир к тетушке Ребек, в Корлэ. «Рассвет!» Вывеска отличная, а заведение-то дрянное! И ты, Мари, тоже немножко со мной винца выпьешь.

— Нет, нет, ничего мне не надо, — сказала девушка, — вы зайдете туда с Пьером, а я пока лошадь покараулю.

— Как же это можно, утром ты отдала Пьеру свой хлеб, а сама голодная осталась, пообедать с нами дома тоже не захотела, все только плакала.

— Да не хотелось мне есть, очень уж мне было тяжко! Честное слово, мне и сейчас-то ничего не хочется.

— Надо заставить себя, девочка, иначе

ты заболеешь. Дорога длинная, и не след нам туда голодными приезжать, не то придется вместо «здравствуйте» первым делом говорить «покормите нас». Я сам тебе подам пример, хоть я и не очень голоден; но все-таки поем, тем более что я, как и ты, тоже не обедал. Видел, как вы обе с матерью плачете, и сердце у меня разрывалось. Ну пойдем, я Сивку у ворот привяжу; сходи с лошади, говорю тебе.

Они вошли все трое в трактир, и меньше чем через четверть часа хромая толстуха подала им вкусную яичницу, серый хлеб и бутылку красного вина.

Крестьяне и вообще-то привыкли есть не спеша, а у Пьера был такой отменный аппетит, что прошло, должно быть, не меньше часа, пока Жермен смог подумать о том, что пора ехать дальше. Маленькая Мари вначале ела, просто чтобы не перечить Жермену; потом понемногу и в ней стал пробуждаться аппетит, ведь в шестнадцать лет долго без еды не протерпишь, а свежий воздух еще больше разжигает голод. Добрые слова, которые Жермен сумел ей сказать, чтобы утешить ее и подбодрить, также произвели свое действие; она постаралась убедить себя, что семь месяцев быстро пролетят, и стала мечтать о том, какое это будет счастье снова очутиться у себя в деревне, в родном доме: ведь дед Морис и Жермен оба обещали ей, что возьмут ее к себе в услужение. Но в ту минуту, когда она начала шутить с малышом и забавлять его, Жермену пришла в голову несчастная мысль показать ей из окна трактира расстилавшуюся внизу долину, которая с этого пригорка видна как на ладони, вся такая зеленая, сияющая и плодородная. Мари взглянула и спросила, не видать ли отсюда дома Белера.

— Разумеется, — ответил Жермен, — и мызу, и даже твой дом. Видишь вот серенькую точку возле большого годаровского тополя, пониже колокольни?

— Вижу, вижу, — сказала девушка и снова заплакала.

— Зря я об этом заговорил, — сказал Жермен, — сегодня я все время делаю глупости! Мари, девочка, поедем скорее, дни-то короткие, через час взойдет луна, и станет совсем свежо.

Они пустились в путь, пересекли большой вересник, и так как Жермен не стал особенно погонять Сивку, боясь, что быстрая езда утомит девушку и ребенка, то, когда они проехали большаком и свернули в лес, солнце уже село.

Жермен знал дорогу на Манье, но он решил, что ему удастся сократить ее, если он поедет не по Шантелубской тропе, а спустится ниже, чтобы ехать через Пресль и Сепюльтюр, избрав другую тропу — ту, на которую ему никогда не случалось сворачивать раньше, когда он ездил на ярмарку. Но тут он сбился, и прошло еще сколько-то времени, прежде чем они въехали в мелколесье; к тому же въехали они туда не там, где было нужно, и он даже не заметил, как стал отдаляться от Фурша и взял гораздо выше, в сторону Арданта.

Освоиться с местностью ему помешал туман, поднявшийся вместе с наступлением темноты, один из тех вечерних осенних туманов, которые от лунной белизны становятся еще гуще и еще больше сбивают путника. От больших болот, которых так много на лесных прогалинах, подымались густые испарения, и узнать, что Сивка ступает по воде, можно было только по хлюпанью ее копыт и по тем усилиям, которые ей приходилось делать, чтобы вытащить ноги из грязи.

Когда они наконец нашли хорошую и совсем прямую тропу и когда, проехав по ней до конца, Жермен стал оглядывать местность, он обнаружил, что окончательно заблудился. Описывая дорогу, тесть упоминал о том, что по выходе из леса будет очень крутой спуск, после чего надо будет проехать большими лугами и два раза перейти речку вброд. Он даже еще советовал ему очень осторожно входить в эту речку, потому что

в начале осени тут прошли большие дожди и вода могла довольно сильно подняться. Не видя перед собой ни спуска, ни луга, ни реки, а только одну вересковую рощу, белую и словно запорошенную снегом, Жермен остановился, стал высматривать, не выглянет ли откуда-нибудь путник и не блеснет ли вдали огонек, но не нашел ничего, что могло бы ему помочь. Тогда он вернулся назад и углубился в лес. Туман становился все гуще, луны уже совсем не было видно, дорога была ухабиста, а водомоины глубоки. Два раза Сивка едва не упала; ноша ее была так тяжела, что она совсем обессилела. Но если она все же могла еще что-то видеть и не натыкалась на деревья, то седокам ее зато приходилось иметь дело с толстыми сучьями, сплетавшимися на высоте их голов, что было крайне опасно. При одном из таких толчков Жермен потерял шляпу, и ему стоило большого труда ее найти. Малыш заснул и, повиснув на руках отца, так мешал ему, что тот уже был не в состоянии ни удержать, ни направить лошадь.

— Нас, верно, околдовали, — сказал Жермен и остановился. — Леса эти не настолько велики, чтобы в них заблудиться, коли ты не пьян, а мы вот уже битых два часа кружим и все никак не можем из них выбраться.

У Сивки нашей одно на уме — как бы поскорее домой вернуться, она-то меня и сбила. Захоти мы домой ехать, можно было бы на нее положиться. Но теперь, когда мы, может, в двух шагах от места ночлега, надо быть сумасшедшим, надо ума не иметь, чтобы назад повернуть, дорога-то ведь предлинная. Только я все-таки не знаю, что делать. Ни зги не видать, и, боюсь, не простудился бы мальчишка, коли мы застрянем в этом проклятом тумане, и, не ровен час, лошадь еще споткнется и упадет, так мы его и придавить можем.

— Не стоит нам упрямиться, — сказала маленькая Мари. — Сойдем, Жермен, дайте мне Пьера, я отлично его донесу, и я лучше услежу за тем, чтобы плащ не развернулся. Вы поведете кобылу под уздцы, и мы, может, лучше все разглядим, когда пойдем пешком.

Однако эта мера уберегла их разве что от падения с лошади, так как туман наползал и наползал и, казалось, совсем прилип к влажной земле. Идти было тяжело, и вскоре они до того выбились из сил, что, найдя наконец сухое место под большими дубами, вынуждены были остановиться. С маленькой Мари пот лил ручьями, но она ни на что не жаловалась и выглядела спокойной. Занятая одним только Пьером, она села на песок и посадила его себе на колени, а меж тем Жермен, привязав Сивку поводьями к суку, принялся обследовать окрестности.

Но Сивка, которой все уже до крайности надоело, рванулась, распутала поводья, порвала подпругу и, вырвавшись на свободу, несколько раз отчаянно брыкнула и скрылась в зарослях, показав тем самым, что знает, куда идти.

— Да, — сказал Жермен, тщетно пытавшийся ее догнать, — теперь мы пешие, и найди мы даже верную дорогу, нам это ни к чему: ведь реку-то пришлось бы переходить вброд, а воды на дорогах столько, что не иначе, как весь луг затопило. А никакого другого пути мы не знаем. Выходит, надо ждать, пока рассеется туман, это будет через час или два. Как только просветлеет, выйдем на опушку леса, будем искать жилье, какое уж там попадется; ну а покамест никуда нам нельзя уходить отсюда; вон ров, озерцо, уж и не знаю, что еще; а сзади нас тоже неведомо что, я ведь даже не могу понять, с какой стороны мы сюда зашли.

VIII

Под большими дубами

— Ну что же, наберемся терпения, Жермен, — сказала маленькая Мари. — Не так уж нам плохо тут, на пригорке. У этих больших дубов такая густая листва, что дождь нас не замочит, и мы можем даже костер разжечь, старые пни-то трухлявые и совсем сухие — сразу вспыхнут. Огонь у вас есть, Жермен? Вы ведь только что трубку курили.

— Был, да сплыл! Огниво у меня в мешке лежало вместе с дичью, той, что я невесте вез, все было к седлу привязано; да вот проклятая кобыла все унесла, даже плащ мой — и тот, теперь непременно его потеряет или о сучья раздерет.