Чертово колесо
Шрифт:
Зура, кратко приказав Ладо:
— Сядь вперед! — уселся сзади, туда затолкали и Анзора (гудевшего из-под мешка: «Кто вы? Что вам надо?»), потом сел Илико и двинул локтем по мешку, а Зура сказал: — Заткнись, не то язык отрежем! — и щелкнул кнопочным ножом, отобранным у Ладо.
После щелчка мешок стих.
Из калитки кто-то выбежал, но Борзик уже рванул задним ходом и, скрежеща шинами, заскочил в один из темных проулков, начал взбираться на гору.
Анзор был зажат между Зурой и Илико. Зура молчал, только один раз резко, коротко и сильно ударил
— Плохие слова не говорить! — пояснил он. — Не то рот заткну, задушу.
Мешок замолк. Борзик и Ладо тоже молчали, как было велено, тем более, что Зура в машине еще раз приложил палец к губам, после чего до Ладо начало доходить, что тот не хочет, чтобы жертва видела и слышала его и Борзика.
Запястья Анзору замотали шнуром от его же магнитофона, ладони оказались сложены, будто он молится. Когда из-под мешка донеслось:
— Снимите, дышать не могу, задыхаюсь, — Илико с размаху дал локтем по бумаге — и из-под мешка по серой майке поползла струйка крови.
На лысой горе Мокле ничего не было, кроме двух грубо сбитых скамеек и мусорной урны, полной доверху.
Борзик заглушил мотор. Илико выволок Анзора, подтащил его к скамейке и ударил сзади ботинком под колени, отчего ноги у Анзора подкосились и он рухнул на колени, ударившись мешком-головой о скамейку и вскрикнув. Не дав ему подняться и не выпуская из рук шнура, Илико сел на скамейку. Анзор в молитвенной позе застыл на коленях, покачивая мешком и что-то бормоча.
— Молчать! — приказал Зура. — Как ты думаешь, зачем мы тебя сюда привели?
— Не знаю, — забубнило из мешка.
— О тебе говорят, что ты — жадный негодяй и подонок, любишь людей обманывать и кидать. Это правда?
— Кто такое говорит? А вы кто, судьи? — донеслось из мешка.
— Да, мы судьи, это ты хорошо сказал, — серьезно ответил Зура. — Ну-ка, вспомни, скольким людям ты делал зло? Ты чатлах, [109] природный барыга! Тебе разве неизвестно, что такое честь, совесть, дружба?
— В районе спросите, все меня уважают… — вякнуло из мешка.
109
Плохой, подлый человек (тбилисский жаргон).
— Спросили. Никто тебя не уважает. Ты думаешь, если ты можешь натравить на людей свору езидов, тебе за это уважать будут?.. Нет. И езидов перестреляем, как собак, и тебя порешим, грецкая морда! — и ударил его ногой по спине, а Илико добавил кулаком по мешку.
Анзор со стоном свалился набок, но Илико силой, за майку и шнур, поднял его на колени.
В этот момент послышалось урчанье мотора, показались фары. Кто-то ехал!
«Менты!» — панически подумал Ладо. Борзик тоже тревожно ойкнул.
А Зура скинул куртку, сдернул с плеча короткоствольный «Узи», твердым шагом пошел навстречу машине и дулом автомата стал показывать, чтобы уезжали. Машина тут же дала задний ход, развернулась
Зура вернулся назад, накинул автомат на плечо, жестом успокоил встревожено глядевшего на него Илико (тот тоже при появлении фар полез в карман спецовки).
— Педики какие-нибудь… или минетчицу привезли… Кто сюда ночью приедет, тот милицию вызывать не будет… Эй, ты жив?
— Да, — зашуршало из мешка.
— Сегодня тебе дается предупреждение… Пока оставляем в живых, но накажем.
— Кого я обидел, что я сделал? — начал ворчать мешок.
Тут Зура прыжком обхватил ногами шею Анзора и стал тянуть его голову в мешке к скамейке, Анзор забился, заголосил, а Илико, выхватив из газырей длинный, граненый гвоздь и молоток, прорвал гвоздем в мешке прореху, поймал ухо Анзора, вытащил ухо из мешка и, воткнув в него гвоздь, с размаха молотком, двумя ударами, прибил ухо к скамейке.
Анзор выл из мешка:
— Фашисты! Что делаете?
Илико спрятал молоток, секунду-другую смотрел на стонущего Анзора, который дергал узлом рук, привалившись мешком к скамейке и пытаясь между стонами кричать:
— Помогите! На помощь!
— Будешь кричать, когда мы уйдем, — ткнул его носком ботинка Зура. — Думай о тех, кого ты обижал и обманывал… Срежь-ка ему трусы, пусть его ебут те, кто сюда придет зари катать или морфий колоть!
Илико вытащил секатор и перекусил резинку семейных синих трусов, спавших с тощего зада. Анзор выл:
— Убью! Ах-ах! На помощь! Помогите!
— Убьешь или помогите? — с насмешкой переспросил Зура.
Анзор замолк, потом тихо сказал:
— Отпустите, не позорьте. Руки развяжите… Больше не буду, мамой клянусь… Отпустите…
— Мамой? Знаем мы твою маму… Нет, тебе черт отпустит, если захочет, а мы свое сделали! Пошли!
Под вскрики и стоны все двинулись к машине. А Зура, подняв урну, высыпал из нее на Анзора мусор и громко сказал напоследок:
— Вот так стой раком до утра или до вечера, пока тебя заристы не найдут, и думай, как надо себя с хорошими людьми вести. — Потом добавил тише, чтобы слышал только Анзор (другие были возле машины): — Свою жизнь можешь выкупить за пятнадцать тысяч долларов, соберешь до воскресенья. А в воскресенье к тебе придут… Не соберешь — пеняй на себя! А то обнаглели тут очень… Если сбежишь — убьем всех близких и спалим твою собачью конуру. И твою, и таких же, как ты, недоносков… Расплодились как вши, на нашей шее… Ничего, пришло наше время! Понял, ублюдок?
Анзор стонал под мешком, привалившись к скамейке и дергая связанными руками. Зура плюнул ему на спину и пошел к машине. Сев сзади, рядом с Ладо, хлопнул Борзика по плечу:
— Поехали, братишка!
Все продолжали молчать. Ладо обернулся: в лунном свете было видно, как около скамейки на коленях недвижно стоит человек в обвислой майке, без трусов, с мешком вместо головы, весь обсыпанный мусором.
— Он не умрет так? — спросил Борзик. — Потеря крови и все такое?
— В ушах крови нет. Там только грязь, — ответил Зура.